Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Позвольте мне, мой фюрер, со всем уважением высказать свое мнение. Когда Вы будете читать эти строки, кои Вам передаст обергруппенфюрер Зепп Дитрих, которого за эти тяжкие недели я узнал и проникся уважением к нему как к храброму и честному человеку, меня уже не будет в живых. Я не могу согласиться с обвинениями в мой адрес в том, что неверными маневрами я предрешил судьбу Западного фронта. С другой стороны, я не имею возможности оправдаться. Поэтому я делаю соответствующие выводы и отправляю себя туда, куда еще раньше ушли лучшие из моих боевых товарищей. Для меня, чье имя включено в списки подлежащих выдаче военных преступников, жизнь потеряла смысл.

По вопросу же о моей виновности я скажу следующее.

1. В результате предшествующих боев танковые и моторизованные дивизии были слишком ослаблены, чтобы их атака могла обеспечить успех. Даже если бы их ударную силу удалось повысить более искусными мерами, они, даже несмотря на первоначальные успехи, возможность которых легко предположить, никогда бы не дошли до моря. Единственной дивизией, имевшей штаты, которые можно было назвать нормальными, была 2-я танковая дивизия. Однако нельзя сравнивать ее успехи с теми, что могли бы достичь другие дивизии.

2. Если предположить, что было возможно дойти до Авранша и тем самым закрыть брешь, это отнюдь не устраняло бы угрозу для группы армий, но, самое большее, отсрочило бы на некоторое время. Мощный удар танковым кулаком, как того требовал Ваш приказ, а также соединение с остальными нашими силами ввиду перехода в наступление, которое бы решительно изменило общее положение, было абсолютно исключено. Всякий, кто хотя бы отчасти знает состояние наших войск, в первую очередь пехоты, подтвердит мои слова. Поэтому полученный мною Ваш приказ основывался на неверных данных. Читая этот решительный приказ, я немедленно понял, что он предполагает такую операцию, которая по своему грандиозному замыслу и дерзости должна была бы войти в историю, но, к сожалению, практическое ее осуществление было невозможно, а провал возлагался на командующего.

Я сделал все, что было в моих возможностях, для выполнения Вашего приказа. Должен признать, что было бы лучше отложить начало наступления на один день, хотя никаких фундаментальных изменений это не дало бы. Я уношу с собой в могилу твердое убеждение в том, что ситуация так безнадежна, что уже ничто не может ее изменить. Перед южным флангом группы армий уже находились слишком крупные силы противника, которые, даже в случае закрытия бреши под Авраншем, могли снабжаться по воздуху.

Наши собственные линии обороны были уже настолько слабы, что нельзя было от них ждать, что они продержатся сколько-нибудь долго, тем более, когда только что высадившиеся новые американо-английские силы вместо того, чтобы проходить через брешь под Авраншем на юг, навалились на нее. Если, не обращая внимания на движение противника в южном направлении, я, ввиду подготовки быстрой операции и вопреки техническим сложностям, принял предложение командующего танковой дивизией 7-й армии, то лишь потому, что все мы точно знали слабую способность к сопротивлению этой армии на северном участке ее фронта и не возлагали на нее больших надежд. Превосходство противника в воздухе вынуждало нас действовать без промедления, что исключало ведение боя в дневное время, еще более снижая шансы на успех. Еще сегодня метеорологические условия благоприятствуют воздушным операциям противника.

Опираясь на эти факты, я остаюсь при своем утверждении: шансов на успех операции не было; напротив, атаки, которых требовал Ваш приказ, могли только серьезно ухудшить общее положение группы армий, что и произошло.

3. Вследствие катастрофического положения на Востоке, войска на Западе, в деле получения пополнений в живой силе и технике, могли рассчитывать только на себя. Можно объективно доказать, что вывод из строя большого числа танков и противотанковых средств, а также чувствительная нехватка легкого пехотного вооружения создали в оборонявшихся дивизиях такое положение, которое до крайности ухудшилось вследствие потерь, понесенных в результате окружения наших войск.

Поскольку с новым начальником Генерального штаба Гудерианом, который видит во мне своего врага[78], у меня сложились напряженные отношения, я не мог обратиться к нему с просьбой о выделении подкреплений в танках, необходимых для Западного фронта. Все эти факторы стали решающими для развития ситуации в целом.