Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945

Разнородные силы Сопротивления, казалось, все больше выходили из-под контроля своих вожаков. Правда, я еще не считал, что опорным пунктам, удерживаемым моими людьми, угрожает опасность. К тому же я был уверен, что смогу без проблем собственными силами осуществить все полицейские акции, которые станут необходимыми в ответ на действия Сопротивления.

Однако продолжались не представляющие интереса с военной точки зрения атаки на одиночные грузовики и солдат. Если бы противник более масштабными и внезапными действиями вынудил меня ввести в бой мои четыре танка, семнадцать пулеметных бронеавтомобилей и насчитывавший приблизительно триста человек саперный батальон, который под началом решительного офицера был весьма серьезной вооруженной силой, все мои усилия предшествовавших дней были бы сведены на нет, а поставленная мною перед собой цель снова оказалась под угрозой. Тогда безумное с военной точки зрения разрушение центра города стало бы неизбежным. В этой ситуации, когда любое решение было чревато самыми тяжелыми последствиями, я вновь попросил генерального консула Швеции навестить меня. Вечером 22 августа он пришел с одним из своих связных – господином Пош-Пастором. Я спросил господина Нордлинга, видит ли он еще способ урезонить Сопротивление. В разговоре мелькнуло имя де Голля. Но де Голль находился не в Париже. Я подумал, что кто-нибудь должен попытаться с ним встретиться. И я решил воздействовать напрямую на командующего неприятельскими силами, чтобы тот успокоил силы Сопротивления. Как и всегда, самые разные интересы сошлись в одном пункте: я хотел сохранить своих солдат, а французы были заинтересованы в сохранении своей столицы. Я приказал пропустить через наши позиции генерального консула, который предложил мне свои услуги для выполнения этой миссии. И в тот же вечер он выехал на машине со шведским флажком. Но было очевидно, что данная попытка придать делу более благоприятный оборот касается исключительно парижского Сопротивления, а не приближающейся неприятельской армии, подхода которой я ждал[80].

По телефону, а телефонная связь по-прежнему осуществлялась через городскую сеть, сообщений с внешнего кольца обороны не поступало. Эта оборона, неглубокая, удерживавшаяся сильно растянутыми по фронту охранным полком и разнородными подразделениями, в случае энергичного натиска противника не могла продержаться долго. Я не мог ожидать многого от стационарных 88-мм зенитных орудий (мобильные орудия были отведены одновременно с отрядом Аулока), несмотря на все усилия их составленных из молодежи расчетов. Другой артиллерии у меня не было. Это позволяло вражеским танкам, пришедшим из Нормандии, просто пройти сквозь мои позиции.

В эти часы Париж снова оказался в огромной опасности из-за нового приказа Гитлера: город намеревались бомбить с воздуха. Об этом новом решении я узнал из телефонного звонка начальника штаба люфтваффе во Франции. Я был вне себя, но в тот момент действовать следовало осторожно. Чего от меня ждали: что я позволю убить себя вместе с моими солдатами, рассредоточенными по всему городу в опорных пунктах, или же нас должны были предупредить, чтобы мы успели спрятаться в бомбоубежища вместе с женщинами, детьми и бойцами Сопротивления? Я тогда ответил: «Надеюсь, вы прилетите днем». Нет, люфтваффе больше не летало на бомбардировки днем. Приказ требовал, чтобы мы совместно определили цели для бомбежки. Когда я спросил, возможно ли будет ночью поразить выбранные мною цели, мне ответили, что в качестве целей следует выбирать целые кварталы. После этого я пригрозил вывести свои войска, поскольку нельзя было требовать от меня, чтобы я дал заживо сжечь моих солдат, и я возложил всю ответственность на авиацию. Я напомнил, что мне приказано ни в коем случае не сдавать Париж. Мы договорились заявить о невозможности бомбардировки с воздуха.

Я был убежден, что командование авиации тоже не хотело этой безумной бомбардировки города. Но до каких способов приходилось опускаться нам, генералам одной и той же армии? Командующий и начальник штаба вынуждены были перекладывать ответственность друг на друга, поскольку оба не хотели брать ее на себя.