Солдатский долг

После путча Рёма впервые стало очевидно, что отныне не существует никакой силы, способной противостоять начинавшемуся террору, а вскоре смерть Гинденбурга порвала последнюю связь с прошлым. Все прежние партии и объединения или путем запрета, или через навязанный им «добровольный» самороспуск прекратили существование. В результате этого буржуазия, чьи моральные и интеллектуальные возможности презирались, потеряла в конце концов всякое значение. Самокритика и скептицизм разрушили веру в возможность какой-либо оппозиции. Ценность свободной личности, составляющая суть европейской культуры, была утрачена. Новое государство, которое его внутренние противники терпели с трудом, поскольку оно являлось плодом случайностей и их собственных неудач, несмотря на усилия своей пропаганды, лишь частично сумело примирить друг с другом различные классы и профессии. Хотя столь желанное единство народа внешне было достигнуто, оно так никогда и не стало реальностью в том смысле, какой вкладывали в него идеалисты, надеявшиеся на него и мечтавшие о нем.

Оздоровление общества

Тем не менее новое государство могло предъявить в качестве своего достижения улучшение социальных условий, что облегчило жизнь многим слоям общества. Диктатура, родившаяся из попрания закона, больше не казалась такой уж плохой, потому что действительно могла записать себе в актив победу над безработицей и общее повышение уровня жизни. Увеличились возможности, предоставлявшиеся представителям всех профессий. Был достигнут прогресс в народном здравоохранении. Социальные меры, направленные на защиту матери и ребенка, забота о молодежи и ее образование, строительство жилья и культурных центров – все это, бесспорно, заставило умерить тревоги, вызванные тем общим фоном насилия, которому народ не находил объяснения. Огромное большинство людей, измученных годами нищеты и безработицы, без особых раздумий обменяло свободу слова и печати, никоим образом не помогавшую им в их бедах, равно как и многопартийность, на создание новых рабочих мест, обеспечивавших им занятость.

Куда только не способны увести в подобные времена иллюзии, подкрепляемые ошибками, пропагандой и доверчивостью! Какие струны не приведут они в движение у тех, в ком рождается новый жизненный порыв! Не следует придавать слишком большого значения массовым демонстрациям, на которые по любому поводу собирались толпы рабочих, служащих, чиновников, студентов и крестьян, поскольку подобные мероприятия всегда было и будет легко организовать при некоторой ловкости и значительном принуждении, что отлично доказала наша эпоха. Но невозможно не признать того, что никогда люди не работали больше, лучше, с бо́льшим рвением, что возникло некоторое общественное примирение, по крайней мере в начале, бывшем столь многообещающим. Чтобы удостовериться в этом, достаточно обратиться к свидетельствам многочисленных иностранцев, описывавших социальные аспекты великого эксперимента как ценный и богатый опыт на будущее, как способ прекратить классовую борьбу и совместно работать для общего блага. Также можно было отметить, что в массах, долгое время отчужденных от государства, ведших с ним жестокую борьбу, рождалось новое отношение к жизни и гражданское чувство, порождаемое гордостью за свою страну. Конечно, все это было достигнуто самыми современными средствами пропаганды и умело организованной системой влияния на людей, действовавшей даже на уровне семей и самых небольших предприятий; к этому следует добавить вызывавший отвращение у образованных классов поиск врагов, перечень которых варьировался в зависимости от социальной среды и профессиональной принадлежности аудитории. Жертвами пропаганды поочередно становились евреи, франкмасоны, марксисты, буржуазия, интеллигенция, церковь. Даже сегодня мы недостаточно стыдимся таких постыдных явлений, как концлагеря. С самого начала эти эксцессы диктатуры совершались в строжайшей тайне, широкая публика имела о них крайне смутное представление, а армия знала еще меньше. Сегодня слишком громкая и агрессивная пропаганда сделала нас недоверчивыми, и мы не в состоянии увидеть объективную истину, хотя необходимость ее найти остается.

Но среди стольких негативных черт наблюдатель, который, как мы, смотрел бы на все происходящее со стороны, ясно видел одно: крайний индивидуализм, который привел нас к непереносимой разобщенности, сменился надеждой, каковая – надо в этом признаться – овладела всем народом и оправдывала ожидания, возлагавшиеся на внутреннее движение, направленное на создание единства нации. Тогда еще сохранялась сильная надежда увидеть, как весь народ, отказавшись от своих эгоистических интересов, сплотится в труде за достижение более счастливой жизни, которую общая работа должна была создать для всех. И старая римская поговорка «Salus publica suprema lex»[18], казалось, возрождалась в новой форме: «Общественное выше личного».

Перевооружение