Неожиданно за поворотом открылись пустые, странные пространства, огромные, неохватные, белёсые. Дорога пошла по льду. Широчайшее озеро по-звериному дышало на него, но ему уже не было страшно. Он вёл машину уверенно, радуясь тому, что лес кончился. Иногда он стукался головой о баранку, но сейчас же брал себя в руки. Сон налегал на плечи, как будто за спиной стоял великан и давил ему голову и плечи большими руками в мягких, толстых рукавицах. Машина, подпрыгивая, шла и шла. А где-то внутри него — замёрзшего, усталого существа — жила одна непонятная радость: он твёрдо знал, что он выдержит. И он выдержал. Груз был доставлен.
…В землянке врач с удивлением посмотрел на его руки с облезшей кожей, изуродованные, сожжённые руки, и сказал недоумевающе:
— Что это такое?
— Шов чеканил, товарищ доктор, — сказал Большаков, сжимая зубы от боли.
— А разве нельзя было остановиться в дороге? — сказал доктор. — Не маленький, сами понимаете: в такой мороз так залиться бензином…
— Остановиться было нельзя, — сказал он.
— Почему? Куда такая спешка? Куда вы везли бензин?
— В Ленинград вёз, фронту, — ответил он громко, на всю землянку.
Доктор взглянул на него пристальным взглядом.
— Та-ак, — протянул он, — в Ленинград! Понимаю! Больше вопросов нет. Давайте бинтоваться. Полечиться надо.
— Отчего не полечиться! До утра полечусь, а утром — в дорогу… В бинтах ещё теплее вести машину, а боль уж мы как-нибудь в зубах зажмём…
ПО СЛЕДУ
Рис. И. Лонгинова
После полудня на заставу приехал комендант пограничного участка капитан Иванов.
Спрыгнув с разгорячённого Орлика и передав его коноводу, капитан принял рапорт начальника заставы, поздоровался и, оглядевшись, словно ища кого-то, спросил:
— Вернулся?
— Пока нет! — сумрачно ответил Яковлев.
Отогнув обшлаг рукава, Иванов посмотрел на часы. Было два часа дня.
— В пятнадцать часов минет полсуток, — добавил начальник.
— Да-а… — протянул капитан. — Все заставы предупреждены, заблудиться он не мог…
Командиры прошли в канцелярию. Яковлев доложил коменданту, что усиленные наряды, посланные на поиски по всему участку заставы, не обнаружили никаких следов пропавшего пограничника, да если они и были, то их давно размыл дождь, ливший три часа кряду. Оставалось предположить, что ночью с Серовым приключилась беда. Может быть, он повстречался с какими-нибудь матёрыми нарушителями границы, которым удалось его ранить и увезти с собой как «языка», могли и убить…
Всё это было возможно, но не хотелось думать, что с таким находчивым и опытным пограничником, как Ермолай Серов, стряслось несчастье.
В отряде Ермолая считали лучшим следопытом. За полтора года Серов задержал шпионов и диверсантов больше, чем другие.
— Везёт парню! — говорил кто-нибудь, когда Серов приводил на заставу очередного нарушителя.
Но дело было вовсе не в случайностях. Серов отлично изучил участок заставы, включая большое болото. Он точно знал, где можно пробраться через болото ползком на животе, где нужно прокладывать жерди, чтобы не увязнуть, а где можно пройти по пояс в густой жиже. Он знал каждый пенёк и каждую кочку, знал, можно ли за этими кочками и пнями спрятаться человеку.
Пожалуй, во всём отряде никто не мог лучше его «читать» следы, оставляемые на земле и снегу птицей, зверем и человеком. Он сразу видел, кто тут пробежал: коза или кабан. У кабана своя привычка — обязательно по дороге копать землю. По чуть заметной разнице в глубине следов Ермолай определял, что зверь хромает на левую ногу, а взглянув на оттиски распущенных ослабевших пальцев, говорил наверняка: «Прошёл старый тигр».
Великолепно Ермолай разбирался и в следах человека. Он сразу узнавал сдвоенный след и по малейшим вмятинам у пятки безошибочно определял, как шёл нарушитель: лицом вперёд или пятясь назад.
Новички были буквально поражены, когда однажды, обнаружив на границе следы нарушителя, Серов описал не только внешность этого человека, а рассказал чуть ли не всю его биографию:
— Нарушитель высокого роста, он прошёл сегодня утром после восьми часов, у него плоскостопие, он прихрамывает на левую ногу, косолапит, идет издалека, устал, нёс что-то тяжёлое, ему лет так пятьдесят. По-видимому, охотник, в лесу привычный.
И по этому описанию, переданному по телефону на соседнюю заставу, в семи километрах от границы пограничники задержали опытного шпиона.
— Как ты обо всём этом догадался? — спросили позже товарищи у Серова. — Что, он портрет тебе свой оставил?
— А зачем мне портрет, когда и так всё как на ладони, — улыбнулся Ермолай. — Гляжу на след. У внутреннего края стопы почти нет выемки — подъём, значит, низкий, ступня плоская. Левый след меньше вдавлен, будто человек боялся ногу твёрдо ставить, — хромает, значит. У пяток наружные края сильнее вдавлены, а носки сближаются — косолапый человек. Шаг — шестьдесят сантиметров. У пожилых да у женщин шестьдесят пять бывает, у здорового мужчины — семьдесят, а то и восемьдесят, а этот, мало того, что пожилой, груз тяжёлый нёс издалека и потому устал изрядно.
— А как ты узнал, что он охотник, да ещё высокий?