Солдатский подвиг

Туман, процеженный сквозь лесную чащу, растворился. Прибылов стал лучше видеть, но и его самого можно теперь заметить издали.

Весь день Прибылов шёл по лесу в обход станции Хвойная. Он правильно рассудил, что с запада подойти будет легче. Дальше от линии фронта — меньше патрулей, опасных встреч.

В предвечерний час он вышел к железнодорожному полотну. Переходить через насыпь было рискованно, тем более что вдали справа виднелся семафор, поднявший железную руку, — очевидно, какой-то разъезд.

Прибылов пошёл вдоль кромки леса. Не доходя до разъезда, он залёг за штабелем противоснежных щитов и решил дождаться темноты.

Он лежал, с наслаждением вдыхая запахи железной дороги, манящие нас с детства. Ему несколько раз довелось видеть на фронте железную дорогу. Но то были ржавые рельсы, давно забывшие прикосновение колёс, — рельсы, едва видимые за травой, которая безнаказанно росла на щебёнке и чуть ли не на шпалах.

Человек на войне привык к противному запаху гари и научился различать все его оттенки: от горелого тряпья и головешек до горелого мяса. Но паровозная гарь — необычного сорта. Смешанный запах каменноугольной смолы и нагретых букс — это мирные запахи, давно забытые, подобно аромату свежевыпеченного хлеба или назойливому душку нафталина.

Прибылов дотемна пролежал за штабелем. Он не раз пригубил фляжку и основательно, второй раз за день, закусил, не очень-то считаясь с тем, что съел больше суточного пайка.

«Мало ли что на трое суток, — подумал он, как бы возражая старшине роты. — Ты попробуй сперва проживи эти трое суток! А умирать на голодный желудок я не согласен…»

Далёкое дыхание поезда заставило насторожиться. Послышался нарастающий гул; ему отозвались гудением рельсы.

Паровоз шёл с прищуренными фонарями. Не доезжая семафора — он скорее угадывался, чем виднелся в предвечернем сумраке, — машинист начал тормозить, и под вагонами в неверном свете искр стали видны колёса.

Грохочущий состав поравнялся с Прибыловым. Вагоны двигались медленно, тяжело подрагивая на стыках. Состав тащили два паровоза, шедшие один в затылок другому. Лишь несколько цистерн различил Прибылов на фоне тёмного неба. Все остальные вагоны — крытые, частью большегрузные. Сомнений не оставалось: снаряды.

«Пусть себе идут, — решил Прибылов с облегчением. — Полежу полчаса, а потом дам ракеты вслед поезду. Куда он денется? И вовсе не нужно вылезать отсюда, из-за щитов, и идти на станцию. Не станут же разгружать снаряды в чистом поле».

И до того соблазнительным показался этот план, что Прибылов готов был загодя вытащить из-за пазухи ракетницу. Но ещё раньше он едва не сгорел от стыда, поняв, что просто-напросто струсил и теперь ищет для себя оправданий. Между тем он чувствовал, что именно сейчас, когда вагоны движутся мимо, решается успех всего дела и он должен что-то предпринять.

Патрулей Прибылов не видел, но можно было думать, что они торчат на всех тормозных площадках.

Он принялся было считать вагоны, но сбился со счёта и внезапно подумал: «А что, если подъехать до Хвойной?»

Прибылов устал, и ему очень не хотелось брести дальше пешком. Кроме того, поездка избавляла от поисков станции в темноте. А самое важное — он может опоздать. Немцы выгрузят, развезут снаряды и оставят его в дураках.

Вряд ли Прибылов успел взвесить все «за» и «против» — скорее всего, он принял решение, повинуясь чутью разведчика.

«Двум смертям не бывать, — успел он подумать, — а от одной вряд ли отвертеться. Только чтобы не по-глупому, не раньше времени…»

Он рванулся к движущейся стене вагонов, ухватился за ускользающие поручни, в два прыжка вскочил на тормозную площадку и тотчас же наткнулся на часового.

Тот сидел на скамеечке сгорбившись, засунув руки в рукава, зажав карабин между коленями. Прибылов не дал ему встать и умело использовал оба свои преимущества: внезапность и свободу движений, присущую человеку, который твёрдо стоит на ногах.

Он выхватил карабин и обрушил его кованым прикладом на голову немца. Тот был без каски, и участь его решилась мгновенно.

За ступеньками — откос, и не слышно ничего, кроме перестука колёс и натужного скрипа буферов…

Оставшись на площадке один, Прибылов унял сердцебиение, закутался в плащ часового, подобранный на полу, и уселся в той же позе, упёршись коленями в борт тормозной площадки. Чувствовал он себя уверенно и был сейчас обеспокоен поездкой не больше, чем в детстве, когда ездил зайцем на дачном поезде.

Эшелон осторожно миновал несколько стрелок. Машинист начал тормозить. И Прибылов понял, что попал на Хвойную. Он соскочил с подножки, отполз в сторону и спрятался под вагоном, одиноко стоящим на соседнем пути.

Хорошо бы выяснить, есть ли ещё гружёные составы, но разгуливать сейчас по станции опасно, тем более что охрана в любую минуту может хватиться исчезнувшего часового и забить тревогу.

Прибылову не терпелось подать сигнал и бежать обратно в лес. Но может прийти ещё эшелон, и обидно, если он уцелеет.

На станции было тихо, только вдали попыхивали паровозы, будто хотели отдышаться после бега. Кто-то прошёл с фонарём вдоль состава — и опять тишина…