Солдатский подвиг

Если бы Асхат попросил у него пулемёт, противотанковое ружьё или целую пушку, шофёр удивился бы не меньше, чем этой просьбе.

— Ты что же, собираешься полотенцем фашистов бить? — грустно улыбнулся он.

— Ах, какой вы непонятливый! — с досадой сказал мальчик. — Я повешу полотенце на спину и пойду вперёд. А вы будете ехать за мной. Вам же видно будет в темноте белое? У нас все здесь так делают.

— Ах ты, родной мой! Ах, золотко! — вдруг радостно закричал шофёр. — Понял! Понял!

Он обнял мальчика, притянул к себе и, не разобрав в темноте, поцеловал его прямо в нос.

* * *

Два дня спустя Асхат писал отцу:

«Папа, я полотенцем привёл на фронт целый грузовик снарядов. А снарядов оставалось мало, и наши стреляли редко. А как мы привели машину, наши опять стали стрелять часто. И немцы тоже стреляли. Но я не боялся. Командир мне сказал, что я храбрый, что ты под Ленинградом бьёшь врагов из пушек. Потом командир приказал получше нацелить пушку и дал мне дёрнуть. Я так дёрнул за шнурок, что всё кругом задрожало. Командир послушал, что ему сказали по телефону, засмеялся и сказал, что у меня лёгкая рука: я, оказывается, прямо в блиндаж угодил. И командир велел написать тебе, что, если фашиста убили на Кавказе, он на Ленинград уже никогда не пойдёт. И ещё он сказал, что за снаряды мне дадут медаль. А чтобы не думали, что я только хвастаюсь, будто медаль моя, мне дадут ещё красную книжечку и в книжечке напишут, что медаль в самом деле моя».

Гавриил Троепольский ЛЕГЕНДАРНАЯ БЫЛЬ

Рис. А. Ермолаева

Вечер опускался над Новой Калитвой. Заходящее солнце, казалось, чуть постояло над горизонтом, брызнуло огненно-красными отливами по величавому Дону и пошло на покой. В широкой сенокосной пойме послышалась песня. По дороге ехала подвода, оттуда и нёсся разудалый и стремительный напев:

Эх, тачанка-богучарка,
Наша гордость и краса,
Богучарская тачанка —
Все четыре колеса.

Парень помахивал кнутом и во всю силу пел. Я не ослышался: припев повторился точно так же. Поэт, написавший «Тачанку», совсем не писал такого. Есть в той известной песне «тачанка-ростовчанка», «тачанка-киевлянка», «тачанка-полтавчанка», а такого нет. Видимо, поправка эта пришла из Богучарского района. Нельзя же в самом деле представить себе Южный фронт гражданской войны без богучарской тачанки. Вот и внесли поправку.

И сразу мысли ушли в прошлое, в то далёкое прошлое, когда не было автомобилей, тракторов, не было хлеба. А был тиф… И шла гражданская война. Четыре мощные силы объединились тогда против молодой Советской республики: белогвардейцы, интервенты, голод и тиф. Москва и десять губерний — вот и вся территория, оставшаяся не занятой врагом. Колчак был под Вяткой, Юденич — под Петроградом, Деникин — под Тулой, Миллер — около Шенкурска, а голод и тиф — почти везде… Вот какие воспоминания может вызвать обычная для наших дней песня.

Очень трудно представить, что эти все тяжкие и в то же время славные годы были давно. Передо мною сидит бывший лихой и неистовый пулемётчик Богучарского полка Опенько Митрофан Федотович — поэтому и кажется, что всё было недавно, так же недавно, как твоя собственная юность. Человеку, перевалившему за пятьдесят — шестьдесят, часто кажется, что молодым он был совсем, совсем недавно. Так уж устроен человек. И ничего не поделаешь.

Но хорошо тому, кто, вспомнив свою «недавнюю» молодость, не пожалеет ни о чём. Так, ни один богучарец, с кем ни поговори, не жалеет о прожитой жизни. Но обязательно каждый из них жалеет о том, что у них не оказалось своего Фурманова. А ведь когда генерал Деникин со своими хорошо вооружёнными и обученными казачьими частями в панике уходил из Ростова, то он бросил приближённым такую фразу: «Если бы мы бились так, как богучарцы, то давно были бы в Москве». Враг относился к богучарцам не только с ненавистью и страхом, но и с уважением к их беспредельной храбрости.

И вот я сижу и слушаю Опенько Митрофана Федотовича.

* * *

Суровый выдался декабрь в восемнадцатом году. Метели вихрили по степям чернозёмья. Скрипели полозья, визжали обмёрзшие колёса тачанок, упрямо продвигавшихся навстречу армии белых. Шли красноармейцы Богучарского полка, закрываясь воротниками или иной раз просто платками, повязанными вокруг шеи. К ночи буран рассвирепел. Он стегал лицо, слепил глаза. Снег набивался за воротник и, растаивая, стекал каплями за спину.

Полк выходил в бой. Всю эту массу разнообразно одетых идущих и едущих вооружённых людей можно было принять за гигантский табор.

Вдруг всё преобразилось. Как неведомый ток, пробежал по степи приказ командира полка Малаховского. Из уст в уста передавалось:

— В цепь…

— Занять станцию Евдаково…

— Без шума в цепь…

— Пулемёты по местам…