Солдатский подвиг

Бежать удалось лишь немногим.

— Патроны все. Поехали обратно! — сказал Койда, впервые за всё время почувствовав холод и вспомнив, что он в одной гимнастёрке.

— Мы так кружили, что дороги назад не найду, — отозвался водитель.

— Иди по следу…

— Ну, иди теперь отдыхать! — сказал командир полка Койде и посмотрел на часы.

Было девять часов утра.

Всего шесть часов прошло с той минуты, когда Койда вскочил по тревоге. За это время он вёл бой с батальоном врага и уничтожил его. Двенадцать станковых пулемётов и один ручной, тридцать четыре тысячи патронов, шестьсот пар лыж, брошенные шинели, винтовки были трофеями этого неслыханного в мире сражения — поединка одного человека с батальоном!

Высокое вдохновение пережил за эти шесть часов Койда.

«Есть упоение в бою!» И это упоение Герой Советского Союза шофёр Анатолий Григорьевич Койда испытал в священном бою за социалистическую Родину.

Николай Чуковский В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Рис. А. Лурье

В тот самый день, когда по радио сообщили, что Берлин взят нашими войсками, лётчик Коля Седов был сбит зенитным снарядом.

Это видел лётчик Лукин, всегда летавший вместе с Седовым. Они вдвоём кружили над морем, следя за движением немецких кораблей, удиравших из Либавы. В Либаве и её окрестностях немцы были нашими войсками вплотную прижаты к морю и могли удирать только по воде. Истребители Лукин и Седов вели разведку: выслеживали удиравшие немецкие суда.

Оба они знали, что война вот-вот кончится, что немцы обречены и что эта разведка, быть может, последнее боевое задание, которое им поручили. Чувство торжества и счастья не покидало их в полёте ни на мгновение. А между тем разведка оказалась трудной, потому что ветер гнал по морю длинные полосы тумана. Коля Седов только оттого и попал под снаряд, что слишком близко подошёл к удиравшему судёнышку, стараясь разглядеть его сквозь туман.

У Лукина горючего оставалось на семь минут полёта — ровно столько, сколько нужно, чтобы долететь до аэродрома. Он как раз собирался повернуть к Дому и приказал Седову следовать за собой. Они могли разговаривать друг с другом в полёте, потому что у обоих были радиоаппараты. Но не успел он произнести ни слова, как услышал у себя в шлемофоне резкий грохот: это в самолёте Седова взорвался снаряд. Лукин обернулся, увидел пылающий самолёт, волочащий за собой столб бурого дыма, и помчался к нему.

Седов выпрыгнул из самолёта. Метров восемьсот пролетел он, не раскрывая парашюта. Наконец парашют раскрылся, и падение резко замедлилось. Лукин успел, снижаясь, два раза облететь вокруг Седова, прежде чем тот коснулся гребней волн.

Кружась вокруг парашюта, мечущегося на ветру, Лукин думал только об одном: раскроется у Седова резиновая лодка или не раскроется? Как все морские лётчики в последний год войны, Седов был снабжён резиновой лодкой, занимавшей в сложенном виде очень мало места и раскрывавшейся от прикосновения к воде.

Лукин тоже имел такую лодку, но никогда не видал, как она раскрывается, и потому не был уверен, раскроется ли лодка Седова. Но не успел он сделать третьего круга, как лодка раскрылась. Она была похожа на байдарку или на каюк эскимоса. В ней сидел Седов и махал Лукину рукой.

Летя теперь над самой водой, Лукин с удивлением заметил, как высоки волны. Сверху, с высоты двух тысяч метров, где он только что был, море не казалось ему таким бурным. Седов в своей лодочке подпрыгивал на белых гребнях. Волосы его развевались по ветру: он, падая, потерял свой шлем.

Лукин ничем сейчас не мог ему помочь. Он убедился, что немецкого судна, сбившего Седова, отсюда, снизу, не видно. До берега было километров восемь. Горючего у Лукина осталось на три минуты. Медлить больше невозможно. Он взмыл и помчался.

Чтобы добраться до аэродрома, ему нужно было долететь до берега и перемахнуть через береговую полосу, где всё ещё держались немцы. Аэродром был расположен позади немцев, на поляне посреди леса, и на такой далёкий путь горючего уж никак хватить не могло. Был только один выход — за оставшиеся три минуты подняться как можно выше и оттуда, с высоты, попытаться спланировать на аэродром. И Лукин понёсся к берегу, круто набирая высоту.

О себе он не беспокоился. Он был уже немолод, двадцать лет проработал в авиации, обучил несколько поколений лётчиков, служа инструктором в лётной школе, провоевал всю войну с первого дня и управлял самолётом, как собственным телом, — почти без размышлений, твёрдо и уверенно. Он думал только о Седове. Коля Седов был гораздо моложе Лукина и казался Лукину почти ребёнком. Последние три года они не разлучались, спали вместе, ели вместе, во всех полётах и боях были вместе.