Солдаты

Вам доверили снова командование взводом. А вы... вы пресмыкаетесь перед

русскими!..

-- А вы, господин лейтенант, хотели бы, чтобы нами по-прежнему

командовали немцы? Так я вас понял? -- Сказавший эти слова близко подошел к

Штенбергу. Тот узнал в подошедшем нового командира соседней роты, Мукершану,

которого пытался убить еще там, в Гарманешти. При любой встрече с этим

человеком Штенбергу становилось не по себе.

Братья Бокулеи, по странному стечению обстоятельств попавшие в роту

молодого боярина, глядели на него откровенно ненавидящими глазами.

-- Где ваша национальная гордость, Мукершану? -- выкрикивал Штенберг.

-- Вы -- румын, а ползаете перед русскими!..

-- Что-то вы не говорили о национальной гордости, господин лейтенант,

когда вас отшлепал по лицу немецкий офицер. Помните? -- Мукершану

неторопливо присел на высокий длинный камень. -- Это было у Гарманешти,

недалеко от вашей родовой усадьбы. Мне солдаты рассказывали. Отхлестал,

говорят, вас тот офицер тогда здорово. Вы, однако, молчали, спрятав куда-то

"достоинство румынского боярина". -- Мукершану говорил спокойно, и это

спокойствие для Штенберга было особенно обидным.

-- Я попросил бы вас не говорить таких вещей при моих солдатах!

-- Почему вы не просили немца не делать этого при ваших подчиненных?

-- Прошу еще раз замолчать. Вы понесете ответственность!

-- Вы сами, господин лейтенант, завели этот разговор при солдатах. Я

вас отлично понимаю. Вы пытались возбудить в них ненависть к русским.

Безнадежное занятие!

-- Я хотел напомнить, что мы -- румыны и что нам...

-- Вы -- румын? -- Мукершану вдруг приподнялся с камня и, коренастый,

упругий, вплотную приблизился к тонкому лощеному офицерику. -- А позвольте

вас спросить, что в вас румынского? Фамилия у вас немецкая, порядки в своем

имении вы завели прусские! -- слова Мукершану тяжело и глухо падали на

стоявших рядом солдат, тревожа и возбуждая в них угрюмую злобу к Штeнбергу.

Они настороженно сверлили его недобрыми взглядами. Голос Мукершану звучал

все сильнее и резче. Молодой боярин несколько раз пытался безуспешно

остановить его.

-- Нам сейчас нечего делить, господин Мукершану, -- сказал он

примиряющим тоном. -- Мы идем одной дорогой, одним путем.

-- Нет, господин лейтенант, между вами и нами -- громадная разница. Вы

пошли этим путем только потому, что вам деваться некуда. Мы же встали на

него добровольно и идем рука об руку с русскими. И нам радостно идти по этой

дороге, ибо только она приведет нас к настоящей жизни.

Штенберг покраснел, не выдержав, крикнул:

-- Замолчите! Вы -- коммунист!

-- Именно поэтому я и не могу молчать. Вы -- трус и подлец! --

Мукершану, казалось, вот-вот схватит ротного. -- Вы не желаете воевать с

фашистами. И с этими мыслями водили людей в атаку. Клевещете на русских, а

следовало бы поклониться им и учиться у них воевать по-настоящему. Вон

полюбуйтесь!.. Могли бы вы взобраться на ту вершину?.. А русские, --

Николае, отвернувшись от Штенберга, смотрел теперь на солдат, -- на руках

втащили туда пушки, и благодаря этому мы сидим здесь спокойно и болтаем

попусту!.. Взгляните, взгляните, как они бьют!

Откуда-то сверху доносились резкие орудийные выстрелы и вслед за ними,

почти в ту же секунду, раздавались звуки взрывов. Но самой батареи не было

видно. Ее застилало медленно и величаво плывшее по ущелью, разорванное

острой грудью горы белое облако. Другое облако, поменьше, сиротливо плутало

меж скал, не находя выхода. Внизу в зеленой и узкой долине паслись косматые

яки. При каждом выстреле они вздрагивали и удивленно поднимали вверх тупые

морды, тревожно мыча; некоторые бежали к стыну*, прилепившемуся на склоне

горы.

* Стын -- деревянное помещение с несколькими изгородями, жилье пастухов

и место дойки скота.

-- Забраться с пушками выше облаков! Снилось ли это вам, господин

лейтенант, вам, бывшему офицеру горнострелкового полка?! -- продолжал

Мукершану, снова переводя взгляд на побледневшего боярина. -- А вы знаете,

кто командует этой советской батареей? Парень, совсем молодой парень, ваш,

наверное, ровесник. Я вчера познакомился с ним. Славный малый. Его зовут

Гунько. Офицеры из нашего корпуса, артиллеристы, не верили, что Гунько

поднимется со своей батареей на эту вершину. И знаете, что ответил он им на

это? Он сказал: "Нам многие иностранцы не верили. Сначала они не верили, что

мы построим в своей стране социализм... Мы его построили. Потом не верили,

что мы сможем отстоять Сталинград. Мы его отстояли. А как мы там сражались,

вам расскажут ваши же соотечественники из кавалерийского корпуса генерала

Братеску, когда вернутся из плена на родину. Наконец, нам едва ли верили,

что мы придем сюда, вот в эти горы. А мы, как видите, пришли". Представьте

себе, господин лейтенант, наши офицеры не нашлись что ответить ему.

Взводный Лодяну слушал Мукершану, чувствуя, как в его груди дрожит,

рвется на волю нетерпеливое желание подойти к этому человеку и обнять его.