Солдаты

-- Все-таки вам следует подумать о вступлении в партию,-- сказал

полковник твердо.

-- Хорошо, товарищ полковник!

-- Подумайте. Думать вы умеете! -- Демин пожал руку солдата.-- До

свиданья, товарищ Ерофеенко!

-- До свиданья, товарищ полковник!

Аким долго смотрел вслед невысокому человеку, устало переставлявшему

ноги.

"Как у него все ясно и просто",-- подумал Аким, возвращаясь в блиндаж.

Утром, выйдя на улицу, он был привлечен свистом птичьих крыльев.

Вспугнутая стайка серых скворчат пронеслась над его головой. Аким огляделся.

Кто-то тряс молодую яблоню. Семен, конечно. Аким посветлел.

-- Яблоки сшибаешь? -- подошел он к Ванину.

-- Как видишь,-- неласково ответил тот.

-- Ну ты и ерш! Слезай, что скажу.

-- Обожди.-- Сенька, прошуршав брюками по коре, спустился на землю. В

озорных выпуклых глазах, которым так хотелось быть серьезными, Аким заметил

блеск неудержимого любопытства. По припухлым, еще ребячьим губам прошлась

непрошеная улыбка: -- Ну?..

-- Чего "ну"? Давай мне свой подарок. Ведь я видел, что ты у немца

обратно взял очки.

-- Разбил я их... Хватил о дерево, аж брызги посыпались, как у той

крыловской обезьяны...

-- Ну и шут с ними. Мне Пинчук новые из Шебекина привезет.

-- Ты ж слепой без очков.

-- Нет, Сеня, я, кажется, прозрел... немного,-- Аким задумчиво и тепло

посмотрел на товарища.-- Понимаешь?..

-- Черт тебя поймет! -- совершенно искренно сказал Сенька.-- Корчат из

себя каких-то многозначительных чудаков.

-- Как, как ты сказал?

-- Слушать надо.

"Многозначительных чудаков"! -- Аким захохотал. Ему показалось, что в

этих словах Ванина есть какая-то доля правды. В самом деле, уж не слишком ли

он, Аким, мудрствует в своей жизни? Не лучше ли жить так, как живет

Сенька,-- просто и естественно.

-- Ну, ладно, не сердись,-- сказал он Сеньке.

-- Наверно, начнется скоро? -- вдруг ни с того ни с сего спросил Ванин.

-- Почему?

-- Зачем полковник-то приходил?

-- Нет. Он приходил по другой причине.

-- Может быть,-- согласился Ванин.-- Не хочешь яблока, Аким? -- Сенька

откусил и поморщился. -- Кислющие до невозможности. Пойду Лачугу угощать.

Специально для него нарвал. Слопает. Да еще и табачку даст взамен, в

благодарность. Иначе у него не выпросишь. Хоть на колени становись. Не курит

сам -- и не дает. Вот какой человек! Почище Ваньки Дрыня. А за яблоки он

даст. Это уж точно...-- И, подбодренный своей идеей, Сенька заспешил к

ротной кухне.

Вернувшись в блиндаж, Аким сел за дневник. В этот день он записал в

него всего лишь два загадочных для Сеньки слова: "Следует подумать".

10

Ночью дивизия генерала Сизова, вышедшая на свои прежние позиции,

форсировала Донец южнее Белгорода. Бойцы не продвинулись и трехсот метров,

как были вынуждены остановиться, потом залечь в прибрежных тальниках,

обглоданных снарядами и минами, примятых стальными лапами танков. Немцы

опять сидели на меловой горе, откуда они 5 июля предприняли свое

наступление. Им было все видно как на ладони. Однако и поделать они ничего

не могли. Советские солдаты с редкостным упорством отстаивали небольшой

плацдарм, который сами же окрестили надолго запомнившимся им словом

"пятачок". На другой, на третий и на седьмой день ходили гитлеровцы в

контратаку, но отбросить за реку советских бойцов им так и не удалось.

Потери с обеих сторон были немалые. Медсанбат и санитарные пункты

переполнились ранеными. Трудно было с боеприпасами. Снаряды, мины и патроны

получали только ночью, и то в недостаточных количествах: что могли натаскать

на себе и переправить на лодках -- другой переправы еще не было --

солдаты-подносчики? А еще хуже обстояло дело с питанием. Горячую пищу

удавалось доставлять только ночью. За ней ходили с термосами наиболее

храбрые и выносливые солдаты. Но и им не всегда удавалось благополучно

совершать свои опасные рейсы. Многие тонули в реке с термосами и

противогазными сумками, набитыми хлебом. Да и те, что все-таки добирались к

ротам, часто снимали со своих плеч пустые термосы: суп вытекал в пробитые

пулями отверстия. Это было обиднее всего. За семь суток солдаты исхудали,

лица их заросли щетиной, губы потрескались, в глазах -- горячечный блеск.

В особенно тяжкую и горькую минуту -- предел бывает и солдатскому

терпению -- сорвется у кого-нибудь непрошеное:

-- До каких же пор на этом проклятом "пятачке"?!

Солдат, сидящий в своем окопе и видящий перед собой лишь маленький

клочок земли, откуда в него все время стреляют, естественно, не может

проникнуть своим, пусть даже очень цепким, умом в существо оперативных

замыслов командования. Семь суток подряд вели солдаты кровопролитный бой, а

он, как им казалось, не давал никаких результатов -- только погибали

товарищи, с которыми так много пройдено и пережито. Немцы же по-прежнему

сидели на меловой горе и стреляли оттуда из пулеметов и минометов.

-- Что же это такое делается?..

-- А ты не хнычь!

-- Сам ты хнычешь!.. Говорю просто! Должен конец этому быть.