заваленную разбитыми немецкими машинами и повозками. Тихо переговаривались.
Во дворе соседней хаты стояла женщина. Заметив разведчиков, она выронила из
рук коромысло, закричала:
-- Боже ты мой!.. Родименькие!.. Никак, наши?!
-- Свои, свои, конечно!.. Что же соседку-то не похороните? -- спросил
Марченко.
-- Ночью они ее... Я в погребе сидела. Слышала крик Аннушки... Что они
сделали с ней?
-- Ладно. Потом сама увидишь. Принеси-ка попить.-- Его правая бровь над
усыпанным светлыми крапинками коричневым глазом дергалась от нервного тика
-- Марченко, видавший тысячи трупов, не мог, однако, переносить вида убитой
женщины.
-- Пойдемте в дом. Разве так можно! -- всплеснула руками женщина. Глаза
ее наполнились слезами.-- Светлые вы наши! Ясны соколы! Дождались мы красна
солнышка!..-- запела она.-- Заходите, заходите, милые... Притомились, чай,
ваши дорогие ноженьки!.. Ильинична! Ильинична! -- звала она кого-то.--
Вылазь, наши пришли!.. Наши... красноармейцы!..
-- Господи, святитель ты наш!.. Да где?..-- с этими словами из погреба
вылезла худенькая старушка; яркий дневной свет ослепил ее.
Разглядев наконец разведчиков, она приковыляла к Забарову, хотела
осенить его крестным знамением, но, сообразив, что может достать только до
его пояса, передумала.
-- Вот вы какие!.. Орлы, право!.. А нам-то тут говорили, что старики да
детишки малые остались в Красной-то Армии... А что ж вы, сынки, одни-то
пришли?..
В голосе и во взгляде старушки была тревога. Она пытливо всматривалась
в лица разведчиков.
-- Придут еще, бабушка,-- успокоил ее Шахаев.-- Водички холодненькой
готовьте. Весь колодец выпьют. Сейчас будут здесь.
И как бы в подтверждение его слов, на восточной окраине села показались
первые красноармейцы-пехотинцы. Вслед за ними из-за угла, взвихрив облако
пыли, выполз тяжелый танк и помчался вдоль улицы, наполняя селение грохотом
гусениц и ревом мощного мотора.
Старушка испуганно и в то же время восхищенно следила за танком и, не
оборачиваясь, говорила:
-- Водички, говоришь, сынок?.. Да пускай пьют на вдоровьечко. Вода у
нас как слезиночка. Поесть не хотите ли? -- повернулась она наконец к
разведчикам.
-- Нет, бабушка, некогда. На обратном пути забежим. -- Как на обратном?
-- вновь испугалась старуха, поджав тонкие бесцветные губы.
-- Когда из Берлина с победой будем возвращаться,-- пояснил все еще
мрачный Ванин.
-- Ах вон оно что!.. А я уж, грешница, подумала... Ну, с богом,
сыночки. Светлая вам дороженька... такая же светлая, как ваши головушки...
Жизнь ведь вы нам спасли, счастье вернули,-- причитала Ильинична.-- Берегите
там себя, матери-то ждут вас не дождутся, все глазыньки проглядели...
Простившись со старушкой, разведчики пошли по деревне и вскоре
оказались на шоссе. Золотоголовые подсолнухи-послушники с тихим шелестом
кланялись им. Свернув с дороги, бойцы углубились в лес и чуть заметной
просекой стали осторожно идти дальше. Миновав рощу, они остановились на ее
опушке. Прислушались. С неба доносился неровный гул моторов. Около тридцати
"юнкерсов" плыли на восток. Вскоре раздались громовые раскаты -- это немцы
бомбили Терновую, которую недавно покинули разведчики.
-- Танки наши, наверное, заметили.
-- Огрызается здорово.
-- Тяжелые бои идут.
Впереди, где-то далеко-далеко, слышались глухие взрывы.
-- Взрывает что-то фашист,-- сказал Алеша Мальцев.
-- В Харькове, наверно,-- предположил Ванин.
-- Мосты, заводы... Все разрушают...-- вмешался в разговор и Аким.
Сенька немедленно набросился на него:
-- Это они тебе за твою жалость платят! Да я б их всех...
-- Ладно, прекрати, Семен,-- остановил его Аким.
-- Не прекращу!.. Что ты командуешь! Подумаешь, начальник какой
объявился!..
-- Семен, когда ты поумнеешь? -- Нос Акима покрылся бисеринками пота.
-- Пошел ты...-- Ванин задохнулся.
-- Что ты кричишь, Сенька! -- попытался успокоить его Шахаев.
-- И вам не стыдно!.. Забыли про ту женщину с детьми!..-- Семен зло
посмотрел на Шахаева и Акима. -- Давить их, давить!.. Душить надо, понятно?!
На куски резать!..
-- Успокойся, Ванин,-- снова остановил его парторг.-- В бою делай как
хочешь. Пленных же мы не можем трогать.
Дальше шли молча. Шли долго, до самой темноты. Наконец добрались до
небольшой деревни.
Шахаев постучал в крайнюю хату, держа автомат наизготовку. Где-то в
глубине двора загремел было цепью и рыкнул пес, но, видимо наученный горьким
опытом, быстро умолк. На крыльцо вышла хозяйка, закутанная в шаль.
Испугалась. Долго не могла понять, что за люди стоят перед ней в таком
странном одеянии.
-- Чего испугалась-то, мать? Не видишь -- свои.
-- Батюшки мои, неужели?.. Идите же в дом!
-- Нельзя нам. Немцы есть в деревне?
-- Ушли. Вечером все ушли.
Стоявший поодаль от Шахаева Ванин вдруг насторожился. Его острый слух
уловил какие-то звуки. Сенька вслушался и приглушенно сказал Забарову:
-- Немцы. Обоз ихний...
Вскоре и остальные разведчики услышали позади себя поскрипывание
тяжелых повозок. К деревне с востока приближался немецкий обоз. Неизвестно,