Солдаты

колонны наших войск. Этому живому потоку не было ни конца ни края; он

прорвался, как через плотину, и с бешеной и неудержимой силой устремился

вперед, пыля по всем дорогам и без дорог. Впереди, грохоча, лязгая и

стреляя, мчались танки, которым, казалось, не было числа, "Сто... сто

двадцать... двести... двести пятьдесят... триста", -- считал Ванин.

-- Товарищи, откуда они?.. -- закричал Сенька, чуть не плача от

внутреннего ликования. -- А "катюш"-то, "катюш"-то сколько!..

Над колоннами бреющим полетом проносились эскадрильи штурмовиков. Под

ними, по взлохмаченной, пыльной земле, новые грузовики тянули за собой новые

орудия, тягачи волокли сверхмощные, на гусеничных установках, гаубицы.

Машины с мотопехотой едва поспевали за танками. Над всей этой массой войск

повисали реденькие черные шапки от бризантных разрывов. Кое-где немецкие

снаряды рвались и на земле. По на это как будто никто не обращал внимания.

Острая боль, вызванная гибелью товарища, смешалась в груди разведчиков

с другим большим чувством. Всем им хотелось бежать вперед, вслед за лавиной

наших войск, прорвавшихся через оборону врага. В прорыв, по-видимому, были

введены огромные массы свежих войск. Теперь разведчики могли оставить

курган: он уже не угрожал наступающим.

Разведчики сбежали вниз, к дороге, по которой двигались части. И вдруг

заметили батарею старшего лейтенанта Гунько. Запыленный, смуглый, с ликующим

блеском в желтоватых глазах, офицер подбежал к разведчикам.

-- Вот видите, -- показал он на новые пушки, прицепленные к машинам. --

Жива моя батарея! А вы говорили!..

-- Да никто вам ничего не говорил, -- возразил Забаров, пожимая руку

офицера. -- Конечно, жива. Скажи, пожалуйста, откуда такая масса наших

войск? После таких боев у Донца -- и вдруг!..

Гунько удивился:

-- Разве вы еще не знаете? Целый фронт, оказывается, в тылу в запасе

стоял. Понимаешь?

-- Фронт?

-- Степной фронт!.. О котором немцы и не подозревали. Был заранее

сформирован. Вот его и ввели сейчас в наступление.

На сдвинутом запыленном лафете, свесив ноги, сидел тот маленький

пехотинец, которого в первый день немецкого наступления остановил у Донца

Гунько и который после 5 июля уже не мог расстаться с артиллеристами. С

разрешения командования Гунько оставил его в своей батарее. Чумазая

физиономия бывшего пехотинца сияла великолепнейшей, довольной улыбкой.

-- Оттопал, значит? -- узнал его Сенька Ванин.

-- Оттопал. За меня старший лейтенант перед самим генералом хлопотал!

-- похвастался бывший пехотинец.

-- Еще бы. Такой богатырь!.. -- хитро сощуренные глаза разведчика

прощупывали маленькую фигуру солдата.

-- А ты кто такой? -- поняв насмешку, сердито спросил новоиспеченный

артиллерист.

-- Я-то? -- проговорил Сенька нарочно по-вятски. -- Я самый главный

начальник. Главнее меня нет... Вот разве только ты, потому как все же едешь,

а мне приходится ножками топать. Закурить у тебя нет?

-- Есть, закуривай... -- сказал боец, подавая Сеньке скуповатую щепоть.

-- А что командир-то ваш такой мрачный? -- осведомился он, показывая на

Забарова.

-- Разведчик у нас один погиб сегодня. Хороший такой парняга, --

закуривая, тихо сообщил Ванин.

Мальцева хоронили в полдень. Кузьмин сколотил из досок, для какой-то

надобности лежавших у него на дне повозки, гроб. Алешу положили в него в

маскхалате. Забаров поднял гроб на плечо и понес к кургану. За ним, опустив

головы, молчаливой и угрюмой чередой шли разведчики, вся небольшая рота. Так

на Руси хоронят маленьких детей: впереди, с гробом, идет отец, а за ним тихо

плетется опечаленная семья...

Гроб поставили у края свежей могилы, выкопанной Акимом и Пинчуком.

Шахаев рывком стянул с головы пилотку. Солнечный луч запылал в его тронутых

серебристой сединой волосах. Парторг долго не мог ничего сказать, сдавленный

волнением. Притихшие разведчики ждали.

-- Прощай, Алеша, -- просто начал он, склонив над гробом свою большую

круглую голову.-- Прощай, наш маленький садовник!.. Мы никогда не забудем

тебя. Закончим войну, вырастим огромный сад... и поставим в нем тебе большой

памятник. И будешь ты вечно живой, наш боевой друг!.. Прощай, Алеша. Когда

вернусь домой, в свою Бурят-Монголию, пройду по всем аймакам и расскажу о

тебе... какой ты был герой!

Под троекратный треск салюта гроб опустили в могилу. По русскому обычаю

бросили на него по горсти земли. Потом быстро заработали лопатами. Вырос

небольшой свежий холмик. Разведчики еще долго не уходили с кургана. Они

стояли без пилоток, всматриваясь в даль, туда, на запад, куда устремлялись

наши войска. Над всем этим потоком, чуть опережая его, уходили на запад,

очищая небо, обрывки растрепанных и угрюмых туч.

Разведчики сошли вниз, еще раз оглянулись на древнего великана.

-- Храни, родимый!.. -- вырвалось у Акима.

Он задумался. Прошумят над курганом годы. Овеянный ветрами, обожженный

горячим степным солнцем, еще больше поседеет свидетель великих событий; но