Солдаты Александра. Дорога сражений

— Командир, чтобы заткнуть мне глотку, тебе только и нужно, что убить меня.

Он вздыхает.

— Да, Зевс свидетель, ты твердый орешек.

Большой чин начинает собирать документы. Сейчас явится стража, и меня уведут.

Шелестит наружный полог. В соседней секции, за перегородкой, слышны чьи-то шаги. Завеса отодвигается, хлынувший внутрь помещения свет омывает замершую на пороге фигуру.

Это Александр.

46

Офицер вскакивает. Я вытягиваюсь в струну. Царь входит, извиняется за неожиданное вторжение. Признается, что услышал снаружи наш разговор и ему захотелось вмешаться.

— Вольно, линейный.

Александр останавливается передо мной, и я могу его рассмотреть.

На нем простой зимний плащ, никаких доспехов и никаких знаков различия, кроме Золотого Льва на плече, играющего роль застежки.

— Войска выступают через час, — говорит государь. — У нас мало времени.

Вид у него предельно усталый. Я поражен. В нем, кажется, ничего не осталось от той живой юной энергии, какая переполняла его два года назад, когда он приветствовал нас, новобранцев. Хотя сейчас ему всего двадцать восемь, я вижу сорокалетнего человека. Лицо загрубело от ветра и солнца, в медовые волосы вплетено серебро.

Александр отпускает штабиста и знаком велит мне сесть, хотя сам предпочитает беседовать стоя.

— Мне понятно, что значит потерять друга, — говорит он, — тем более друга, принявшего столь ужасную смерть. Твердость, с какой ты отказываешься исполнить приказ, который считаешь несправедливым, вызывает у меня уважение, а также я полагаю, что всякого рода посулы в обмен на податливость не могут не задевать твою гордость.

Помещение тесное, не больше восьмиместной палатки, но почти пустое, если не считать стола, трех стульев и подставки для карт и для чертежей.

— Однако и ты в свою очередь постарайся понять, сколь высока сейчас ставка. У нас появился шанс покончить с войной, но этот шанс очень зыбок. Время не терпит. Наши пленники из Бактрии и Согдианы должны получить прощение и свободу как можно скорее, чтобы это было воспринято как жест милосердия и великодушия, а не как политический ход.

Я до глубины души потрясен тем, что наш царь находит возможным и даже необходимым лично разъяснять все эти тонкости самому нижнему из армейских чинов.

— Такова нынешняя война, — говорит Александр. — Славы в ней нет, чести мало, зато не оберешься стыда. Даже победа, «в высоком сиянии коей стираются все злодеянья», как сказано у Эсхила, нам в этом плане не многое даст. Что же тогда остается? Свести к минимуму бессмысленные потери. Множество хороших людей уже погибли, и они будут гибнуть, если мы не заключим сейчас мир.

Он выпрямляется, ловит мой взгляд.

— Обещанные льготы, повышения и награды я отзываю как оскорбительные для твоего воинского достоинства и не стану принуждать тебя к действиям, противоречащим твоим убеждениям. Поступишь так, как велит тебе совесть. В любом случае ты не понесешь никакого наказания — ни сейчас, ни потом. Я распоряжусь. Никто не посмеет преследовать тебя за твою стойкость. Нет чувства благороднее, чем любовь к другу.

Он поворачивается и выходит.

Спустя десять дней, возле круч, именуемых по-скифски Манна Карк, Соляные утесы, под флагом перемирия появляется отряд массагетов. Они вступают в переговоры с авангардом сил Гефестиона, составляющих правое крыло наступающего македонского фронта, и сообщают, что у них имеется голова Спитамена.

Заявлено, что этот трофей будет преподнесен Александру, если тот остановит наступление и примет предложение степняков о союзе и дружбе.

Книга восьмая Конец

47

Шинар мне открылась.

Она понесла. На этот раз я не дам ей избавиться от плода. Да она и не хочет. Она счастлива. Я тоже счастлив.

Наше подразделение зимует в Наутаке. Это лучшее место из всех, где нам выпадало квартировать. Город расположен на неприступной возвышенности, так что укрепить его не составляло особенного труда, что и было сделано еще до завершения строительства Александрии-на-Яксарте.

К зимнему празднику всем войскам выдают жалованье за истекший период. Мне причитается за семь месяцев плюс царские наградные в два годовых номинала. К тому же я удостоен третьего Бронзового Льва, а ведь этот знак воинской доблести дает не только право на дополнительное годовое вознаграждение, но и возможность уволиться по истечении срока с полной выплатой всех контрактных. Три Льва — это вам не корова наплюхала. А я не дурак, чтобы упустить открывающиеся возможности.

Можно сказать, теперь я обеспечен.

Мы обеспечены.

Мы.

Лучший район Наутаки — это городок землекопов, который тыловики и военные инженеры спланировали и построили для себя. Уж кто-кто, а корзинщики ютиться в палатках не станут. Они и не стали, а возвели сухие, теплые, просторные казармы из камня и дерева, с дощатыми полами и крытыми переходами в нужники.

Когда корзинщиков перебросили поближе к Яксарту, в их городке устроили госпиталь, но потом, в преддверии затяжных холодов, его тоже расформировали. Выздоровевшие вернулись в свои подразделения, а остальных отправили на юг, в Бактру.