Солдаты армии Трэш

1.12.02, под землей весь день

Минуло семь дней. Если быть точным – шесть. Воскресенье, конец ноября – начало декабря. Морозно, но снега по-прежнему нет. Порезы на костяшках кулака зажили довольно быстро. Остались лишь корочки засохшей сукровицы, которые лучше было не отдирать раньше времени. Хотя раны-то и зажили, в голове моей по-прежнему звучал один и тот же вопрос: «Как она оказалась в этой долбаной машине?» И очевидно, что уже не просто интерес, а и симпатия связывали меня и эту девушку. Она начинала мне нравиться, и мысли все чаще возвращались к тому вечеру и ночи.

Неудивительно, что вопросы возникали на вопросах, и я продумывал схему действий на выходные. Я решил так: если я и Тесак помним одну и ту же станцию – «Садовая» – из всего произошедшего в ту ночь, то этот факт явно не является чьим-нибудь домыслом. Поэтому надо было ехать на «Садовую» и стоять до посинения в переходе. Правда, существовало одно «но», опять тот же ебаный вопрос: как она оказалась в этой удолбаной машине? Если это ее тачка, то не исключено, что она сейчас ездит на другой. А если не ее, то какого хуя она спала в этом металлоломе?

Поиском ответов я и решил заняться в ближайшие выходные. Суббота прошла абсолютно впустую. Я надеялся на воскресенье. Поэтому был в переходе уже с восьми утра. После нескольких безрезультатных часов вглядывания в угрюмые лица горожан внимание притупляется и рассеивается. Я стал чаще отвлекаться и просто смотреть по сторонам.

Я смотрел на измочаленные временем стены, облаченные в гранит. От налипшей на них грязи становилось тошно. Не просто тянуло блевать, а как будто душа обрастала коростой всех человеческих мерзостей и огрубевала, и становилась глухой к обосранному, проклятому, но единственному в своей неповторимости миру. Я попытался подумать о чем-нибудь другом и перевел взгляд чуть ниже. Вдоль стены тянулся желоб, и в нем текла вода… Там должна была течь вода, на самом же деле по канавке тянулся ручеек из мочи. Натуральной людской мочи. От канавки тянуло, словно от стада бизонов. Нет, вернее, будто от двух сотен бомжей. Посаженных в один вагон метрополитена вместе со стадом бизонов. БЛЯ!

От ларька до ларька в переходе как раз шатался один из таких типов. Нет, не один из стада бизонов! Один из племени бомжей. Я ничего против них не наговариваю. Наоборот, я знаю, что каждый из нас, живущих нормальной, привычной жизнью, может оказаться на оборотной ее стороне. Когда все вокруг отходят от шмонящего на весь автобус, троллейбус или вагон электрички нищего, я стараюсь смотреть на такое действо отстраненно, так сказать, глазами Бога – ведь все мы для Него абсолютно равны, и все без исключения будем Там. В такие моменты я снисходительно улыбаюсь и с интересом разглядываю скитальца. Изучаю ошметки ботинка на одной ноге и плотно обтягивающий ступню и часть голени прочный полиэтиленовый пакет на другой. Засаленный до неприличия выглядывающий из-под толстой шинели воротничок выгоревшей голубой рубашки. Косматые патлы, сальными прядями ниспадающие на подкладные плечи. Испуганный взгляд затравленного зверя, более не ожидающего от жизни ничего лучшего, чем есть сейчас… Я смотрю и сочувственно улыбаюсь. Ни на что-то это общество оказалось не способным, ничего-то оно не умеет. А что могу сделать я, простой маленький человечек?

Но в переходе шатался ненавистный мне на тот момент бродяга. Волны отвращения поднимались из глубин моего жалкого существа. Ни о какой снисходительно-понимающей улыбке божества и речи не могло быть. Я просто ненавидел весь мир и хотел его взорвать. Инфантильная агрессия, так по науке будет. БЛЯ! БЛЯ! БЛЯ! БЛЯ!

Бомж ходил от ларька к ларьку с пакетом молока в руках. По его движениям было ясно, что сегодня он встал после бо-о-ольшой попойки: руки и ноги ватные, голова квадратная. Бездельник ходил от одного ларька к другому с пакетом молока в руках и что-то выпрашивал у продавцов. Естественно, что его все посылали на… На коричневом челе бомжа все яснее вырисовывалось выражение безысходности. В конце концов он, омрачившись окончательно, стал у самой дальней от меня гранитной стены. Встал и в нерешительности стоит, оглядываясь по сторонам. В руках перебирает края открытого с уголка пакета. Мне противно, но я стараюсь перебороть в себе ненависть и совместить ее с внутренним интересом, который одерживает победу, так как сидит намного глубже, нежели слепая ярость.