После сытного ужина раненые обычно успокаивались, засыпали. Потом раненых укутывали теплыми байковыми одеялами, грузили на машины, и Хихля отвозил их в медсанбат. Так ритмично, слаженно, дружно шла работа…
На рассвете привезли тяжело раненного в живот Слесарева Петра Ивановича. Был он белый, как докторский халат. Казалось, он успокоился — не стонал, ничего не просил, неподвижно лежал с закрытыми глазами и глубоко, не часто дышал, с шумом вбирая воздух и морщась.
— Шок, — осмотрев его, сказала Анна Ивановна, — нужна немедленная операция.
Оперировать в медсанвзводе не полагалось. Рыбин задумался.
— Решайте, Александр Семенович. Время не терпит.
— Нельзя этого делать, Анна Ивановна.
— Можно. Ради спасения человека можно поступиться правилом.
Рыбин колебался.
— А как же начальник? Мы же его здорово подводим. Ему и так трудно с непривычки.
— Я вас не узнаю, Александр Семенович, — возмущенно сказала Анна Ивановна, нетерпеливо потирая ладони, — Всегда вы были разумны, а тут… Ведь перед нами жизнь человека… Ну, придумайте что-нибудь. Я уже не знаю что. Пошлите начальнику донесение — вы же все можете.
— Странное у вас понятие обо мне. Что я — панацея?
В перевязочную внесли раненого. Лица у санитаров сияли.
— Слышали, товарищ гвардии капитан, новость-то? — перекладывая раненого с носилок на стол и не скрывая улыбки, спросил Коровин.
— Какую?
— Наши Варшаву освободили!
— Что вы говорите?!
— Честное слово. Нам Загреков сообщил, — подтвердил раненый.
— Вот видите, — горячо заговорила Анна Ивановна, — они Варшаву освободили, а мы…
Рыбин сделал головой движение, точно ему был тесен ворот, и махнул рукой:
— Хорошо. Будем оперировать. Да, да. Иду на компромисс. В дальнейшем оставим его здесь с санитаром как нетранспортабельного.
— Вот и правильно, — оживилась Анна Ивановна. — Мурзин, воды. Зоя, приготовь капельное переливание крови…
А по комнатам от человека к человеку проносилась радостная весть: Варшаву освободили, освободили Варшаву!
Кто-то запел:
— Тихо! Не забывайте, где вы! — прикрикнул Трофимов.
Рыбин позвал Хихлю.
— Товарищ Хихля, после того как отвезете раненых в медсанбат, проедете вот сюда. — Он поднял на лоб очки и провел пальцем по карте: — Видите развилку дорог?
— Оцэ? Бачу.
— Здесь установите указку. Да, да, новую. Такую указку, чтобы ни один раненый не проехал мимо. Экстравагантную, ясно?
— Слухаюсь.
Хихля уехал.
Началась операция: Рыбин ассистировал, Гулиновский давал наркоз, Зоя, как всегда, не отходила от стерильного стола.
Операция прошла благополучно.
— Десять минут отдохнуть — и свертываться, — сказал Рыбин, садясь в стороне и вынимая из кармана новую тетрадку.
Но медсанвзводу не суждено было свернуться. Части соседней пехотной дивизии, узнав дислокацию медсанвзвода, эвакуировали своих раненых на него. Отказать им Рыбин не имел права. Да и язык у него не повернулся бы сказать: не принимаю.
Работали весь день.
К вечеру Трофимов приготовил обед. Поели на ходу. Рыбин сменил Анну Ивановну.
— Ну-ка, Зоенька, отдохни, — сказала Анна Ивановна, вставая к стерильному столу.
— Давайте, лейтенант, я за вас попишу, — сказала Зоя Гулиновскому.
— Спасибо. Но я совсем не устал.
— Ничего. Отдохните часик.
— Спасибо.
Гулиновский, как был в халате, так, не раздеваясь, свалился на матрац и тотчас захрапел, смешно вытягивая губы.
— Храпит, понимаешь, как чушка, — проходя мимо него, сказал Саидов.
Зоя расхохоталась. Несмотря на сердитые взгляды командира, она не могла остановиться и все фыркала, пряча лицо в рукав.
На днях ей исполнилось девятнадцать лет. Ее можно было бы назвать хорошенькой, если бы не веснушки, обильно рассыпанные по лицу. Еще совсем недавно, до фронта, она считала веснушки самым большим несчастьем в своей жизни. А теперь и думать о них забыла.
…Наступила вторая ночь. Поток раненых не прекращался.
— Откуда вы, уважаемые товарищи? — спрашивал Рыбин.
— Мы — на огонек, — отвечали раненые.
Как выяснилось, Хихля среди трофеев отыскал фонарь, зажег его и повесил на воткнутую в землю указку.
Только к исходу вторых суток медсанвзвод сумел закончить работу. Переутомленные люди, как только влезли в машины, сразу улеглись, где пришлось, и заснули мертвым сном.
IX
Фашисты засели на северо-западной окраине Старо-Място, в старинной помещичьей усадьбе.
Отступать им было некуда. Сопротивлялись они с диким отчаянием…
Комбриг, находящийся на НП, потребовал к себе Филиппова. У Филиппова екнуло сердце — встреча не сулила ничего приятного. Медсанвзвод отстал. Машин для эвакуации раненых по-прежнему нет.
«Как я посмотрю в глаза комбригу? Что скажу? — думал Филиппов. — А что я должен говорить? Разве он вызывает меня для разговоров? Конечно, нет. Он человек деловой, не то что я — размазня. Он или поможет, или снимет меня с должности». От этой мысли Филиппову еще больше стало не по себе. «Не повернуть ли назад? — пришло ему в голову. — Быть может, оттянуть время и придумать что-нибудь спасающее?»