Солдаты без оружия

На минуту Филиппов представил себе, что уже случилось несчастье: Слесарев умер. Об этом узна́ют раненые, дойдет до комбрига. «Все будут смотреть на меня с укором, назовут каким-нибудь обидным прозвищем, вроде «помощник смерти». Но все это будет «легким ушибом» по сравнению с тем, что придется пережить самому. Сознание, что из-за тебя погиб человек, будет вечно мучить. Но и это не главное. Главное, что человека не будет».

Филиппов метнул взгляд на Соболева, будто спрашивая совета. Соболев смотрел на него хмуро.

Филиппов молча вышел из комнаты. Тотчас к нему подлетел обожженный танкист и, укачивая свою руку, заговорил:

— Что же вы нас держите здесь? Отправляйте.

Филиппов прикусил губы, помедлил: «Только бы не показать им, что я волнуюсь, не знаю, чем помочь», ответил убедительно:

— Успокойтесь, товарищи. Я сейчас же приму меры.

Он выскочил на улицу, забыв прикрыть за собой дверь… На западе не утихала канонада, мелькали трассирующие пули, будто там шел необыкновенный звездный дождь. Филиппов принялся ходить по мощеному дворику взад и вперед. Состояние удрученности, безвыходности постепенно начало как бы отдаляться. Оно вообще не свойственно было Филиппову. Сегодня он не узнавал сам себя. Всегда он был энергичным, волевым, находчивым человеком, а теперь его точно подменили.

«Хлюпик, а не начальник», — обругал себя Филиппов.

В минуты наибольшего нервного напряжения — Филиппов называл это «точкой кипения» — он ругал себя беспощадно. И чем больше ругал, тем ему становилось легче, голова светлела, он мог трезво оценивать всю обстановку.

«Квашня! Кисейная барышня! А ну, думай!»

— В чем суть? — вслух произнес Филиппов. — Где этот проклятый медсанвзвод? Где, взять машины?

Из-за туч снова показалась луна. На снежной дороге блеснула узкая полоса — след саней.

— Постой! Так ведь можно отправить хотя бы срочных! — воскликнул он и поспешил во второй дом.

Перешагнув через порог, он увидел Сатункина.

— На-ка, землячок, — говорил санитар, протягивая раненому кружку с водой. — Ни-ни, не вставай. Я подниму голову-то.

— Где Чащина? — громко спросил Филиппов.

Из соседней комнаты на голос начальника выбежала Чащина.

— Вот что, берите «санитарку» и немедленно отправляйте тяжелых.

— Слушаюсь, — обрадовалась Чащина.

— Хотя… подождите…

Чащина смотрела на него недоуменно.

— Здесь тоже «санитарка» нужна, понимаете? — объяснил Филиппов. — Нельзя нам оставаться совсем без машин.

— А вы бы, товарищ гвардии… — сочувственно заговорил Сатункин.

Слово «гвардии» особенно резануло слух Филиппову. Оно звучало сейчас иронически.

— Я, кажется, тебя просил… — оборвал он солдата. — Говоришь тебе — как горох об стенку. «Гвардии, гвардия, гвардии»! Какая я тебе «гвардия»?

Сатункин спокойно выслушал возмущение начальника, покрутил усы и продолжал:

— Вы бы на КП съездили, помощи попросили. К гвардии подполковнику Загрекову либо прямо к комбригу обратились.

— Не могу, — сказал Филиппов, и отошел к окну.

Упоминание о комбриге вновь вывело его из себя.

«Я же слово ему давал, — вспомнил Филиппов. — Заверил, что все будет в порядке. Выходит, обманул комбрига, сболтнул, слово на ветер бросил? Теперь он верить мне никогда не будет. Болтун, скажет, грош тебе цена».

Филиппову казалось, что положение не поправишь. Как бы там дальше ни было, что бы он ни делал — доверие комбрига потеряно. Как можно теперь работать, если тебе командир не доверяет?!

«Ах, звонарь несчастный! Свистун! Громкоговоритель безмозглый».

— Ну вот что! — сказал он, резко оборачиваясь. — Все-таки грузите тяжелых в «санитарку».

Протяжный сигнал незнакомой машины заставил всех вздрогнуть. Филиппов, за ним Чащина бросились на улицу. На дороге чернела автоколонна.

— Ну-ка, где тут раненые? — крикнули из темноты.

— Здесь, дорогуша, здесь, — отозвался Филиппов, устремляясь к машинам.

— Давай грузи!

— Да что это за машины? Кто вас послал?

— Порожняк мы. Загреков послал.

— Э-гей! — не помня себя от радости, заорал Филиппов. — Выноси раненых!

VIII

Медсанвзвод уже свернулся — погрузил все имущество на машины и готов был следовать за бригадой. Отъезд задержали вновь прибывшие раненые.

На дороге стояли широкие русские сани, подвод десять, а может, и больше. В темноте нельзя было их сосчитать. Из саней доносился негромкий разговор.

— Гляди, Никита, небо сегодня без единого просвета, что твой солдатский погон.

— К снегу это, — отозвался Никита.

— И тучи все ниже, ниже, — продолжал первый голос.

— К снегу это, — повторил Никита. — Бывало, это, пойдешь в тайгу — и поглядывай. Как заходили над тобой — так к дому, а то все следы, это, заметет…

Рыбин подошел ближе, В санях лежали двое, укрытые сеном до самых плеч.

— Вы откуда, уважаемые товарищи?

— А вот, слышишь? — отозвался первый голос.

Рыбин прислушался — на западе часто и длинно стрекотал пулемет.

— Понятно. А из какой части?

— Из пехотной. Ваши соседи.

— Что же вас к нам привезли?

— А наши «копытники» пока доберутся, так война кончится.

Рыбин кашлянул в кулак.

— Вы не знаете, будто, это, Варшаву взяли? — деловито спросил Никита.