Солдаты далекой империи

Сверкнуло пламя, на миг осветив лица приближающихся людоедов. Как я и ожидал, фонтан из песка и мелкого щебня, подпрыгнувший до звезд, произвел на них должное впечатление. Кто-то бросился куда глаза глядят (но подальше от меня); кто-то упал на землю и заскулил, прикрыв голову руками, а кто-то «загремел» в пресловутые «ямки», коих оказалось полным-полно на этом пустыре.

Да еще Гаврила добавил жару, пальнув из своей ямы в воздух. Северский залихватски засвистел, почуяв, к чему пошло дело.

Людоеды, позабывшие, как пахнет порох, бежали, поджав хвосты, — позорное племя, не заслуживающее того, чтобы называться людьми. Но праздновать победу, увы, не довелось: «червелицые» огласили ночь «китовой песней» и ринулись в атаку, нацелив на меня зазубренные наконечники алебард. Апатию и лень с них как рукой сняло.

Я развернулся и дважды выстрелил из револьвера, целясь в светлые пятна лицевых отростков. У одного из «червелицых» подломились ноги, он упал, по инерции перевернулся через голову и застыл в нелепой позе, в которой могут застывать лишь отдавшие Богу душу. Второй метнулся в сторону, бросил алебарду на землю и дал деру за ближайший холм.

— Трусы! — закричал я, опьяненный азартом боя. — Гаврила, Георгий, они сбежали! Дайте мне знак, я помогу вам выбраться!

— Аххх! — крякнул Гаврила. Застучали осыпающиеся камни, зашуршал песок. — Ядрена вошь… Я сам… Я почти вылез, доктор! Ищи Северского!

— Георгий! — позвал я, озираясь. Было темно, чертовски темно. Как бы самому не свалиться в какую-нибудь яму!

— Сюда! Сюда! — откликнулись на мой зов.

Я упал на колени, повесил ружье на плечо, захлопал ладонью по земле. Вот он — провал!

И тут же мое запястье обхватили толстые, словно сардельки, пальцы. Я не успел удивиться, откуда это у обладателя аристократического телосложения Георгия Северского могли взяться руки каменотеса, как меня уже тащили вниз! Вниз в затопленный непроглядной тьмой провал. Я судорожно рванулся в обратную сторону, выгнул спину так, что от нечеловеческого напряжения затрещали кости.

— Доктор! Доктор! Где?! Куда делся?.. — услышал я удрученный голос Гаврилы. Наверняка боцману удалось выбраться из ямы, и теперь он пытался понять, куда исчез его незадачливый компаньон.

— Гав!.. Гав!.. Помог!.. — Вот все, что я, поглощенный борьбой с людоедом, смог выдавить из себя. А тот повис на моей руке и тянул, тянул, тянул! Горячее дыхание коснулось лица: невидимый противник подался навстречу. Рядом с моей головой материализовалась обширная лысина; лысина развернулась, большая, словно глобус, и свет звезд отразился в маленьких глазках, пристроившихся под бронированной плитой плоского лба. На перекошенных губах людоеда клокотала ярость и слюна, а заросшие жестким, похожим на свиную щетину волосом щеки непрерывно подергивались.

Рыча сквозь сжатые зубы, я описал левой рукой полукруг и кое-как вывел ее в положение для удара. Хватанул людоеда рукоятью револьвера по похожей на купол лысине. Тот по-бабьи охнул, зажмурился и поспешил опустить голову. Я же не преминул добавить ему по темени! Пока он — змей проклятый — не сполз в глубь ямы.

Пальцы-сардельки, стискивающие мое запястье, разжались. Тяжелое тело загремело на дно. Кажется, я вышиб из этой сволочи дух. Да, черт возьми, — людоед не шевелился.

Я вскочил на ноги, затряс рукой, изведавшей хватку окаянного каннибала. Мышцы сводила судорога, а пальцы тряслись.

— Доктор! Гляди, вот прохвост!

Гаврила и Северский успели одолеть половину пути к пустоши. Увидев меня, они остановились и, преодолев сиюминутные сомнения, повернули обратно. Очень благородно! Северский еле-еле переставлял ноги. Не осилить ему и дюжины шагов, если бы не боцман. Я не видел лица офицера, но даже силуэт его был каким-то полупрозрачным: каждым движением он будто говорил мне, мол, мсье, я не ел семь дней.

Не успел сделать и шагу навстречу друзьям, как уловил краем уха механический стрекот, нарастающий за спиной. Внутри меня все оборвалось. Вот враг, с которым ни за что не хотелось бы сходиться лицом к лицу!

— Бегите! — крикнул я. — Спасайтесь! А я его задержу!

Повторять дважды не пришлось. Гаврила и Северский развернулись и помчали в подбеленную первым рассветным лучом пустошь. Помчали… В глубине души я все-таки рассчитывал на винтовку Гаврилы. Но все шло так, как и должно было идти.

Стрекот за моей спиной перерос в угрожающий скрежет. Подобный звук могла издавать стая голодной саранчи, затягивающая небо над облюбованным полем.

Недолго думая, я отпрыгнул. Взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие на узком каменном мостике между двумя ямами. Тончайшая проволока, светящаяся, словно нить накала в электрической лампе, рассекла воздух в дюйме от моего носа. Закружила в воздухе огненным арканом, а затем втянулась внутрь гибкого, словно ртуть, щупальца.