Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы

Пушки конструктора сняли с вооружения Красной Армии. «Образцы вооружения, подобные «Батальной пушке Курчевского» (БПК),- говорит его помощник полковник-инженер Глухарев, – встречались среди трофейного оружия, взятого у немцев во время последней Отечественной войны. На вооружении армии США стоят динамореактивные пушки типа тех, над которыми работал в свое время Курчевский».

Кто конкретно оклеветал Курчевского – неизвестно. Известно другое: сам Курчевский никого за собой не «потянул», никто больше не был арестован по его делу. Рокоссовского в армии уважали не только за то, что он великий полководец…

Во время ареста Курчевского на столе лежала записка И. В. Сталина – чекисты обходили ее стороной, боясь даже с места сдвинуть. Да еще оставались несколько талонов на бензин, датированные июнем 1937

года, по которым уже ни одна заправка не выдаст горючее, да страничка из блокнота с бланком «Инженер-конструктор Курчевский Л. В.» – на ней записан телефон Стечкина: Д-3-17-66. По этому телефону теперь тоже не позвонишь…

Через месяц арестовали и его жену. За ночь в одну из камер Бутырской тюрьмы собрали многих жен – ЧСИРов, членов семьи изменников Родины. Привезли, в чем были – в халатах, в домашних туфлях. Вызывали в ЖЭК и оттуда увозили.

«Мне еще повезло, – говорит Мария Федоровна. – Чекист какой-то сознательный был, подсказал взять с собой что-нибудь. Дождик был, я пальтишко захватила- на свое счастье. Домой больше не вернулась. Ввалили нас в общую камеру, на голые нары, ни подушки, ни одеяла. Ляжешь- повернуться нельзя. А кого позже привезли, того под нары, на кафель. В это время милиция переходила на новое обмундирование, и многим женщинам выдали старую милицейскую форму – шинель и буденновки. Идут по коридору – и смех, и грех!

Со мной там оказалась жена директора Госбанка, красавица невероятная, она еще была любовницей известного драматурга, его тоже посадили. Крутилась там среди начальства:

У моего мужа никогда не было денег. Он всегда у меня на папиросы брал…

Я ей говорю:

Слушай, Нонна, а вдруг нас вышлют, что ты будешь делать?

Я могу теннис преподавать и хором руководить.

Ей 10 лет дали – не как жене, свое «дело» получила. Я ее как-то встретила, не узнала. Как тетка из деревни…

Там были две женщины – лифтерша и сторожиха, их по ошибке взяли, фамилии совпадали.

Ой, куды ж мы попали? Тут онны барыни сидят! Вот у ентой муж – летчик, чевой-то навредил, а у ен-той, в голубой кофте, директор банка, банк обворовал, стало быть. Онны барыни!

Мария Федоровна пыталась узнать у следователя о судьбе мужа:

В чем его обвиняют?

Вас это не должно интересовать.

Но ведь я его жена.

Ах да… В контрреволюционной деятельности.

Думаю, что у него были более интересные дела, чем заниматься контрреволюцией. Он строил пушки…

Значит, не так строил, как надо,- уверенно ответил следователь и написал: «О контрреволюционной деятельности. Л. В. Курчевского ничего не знала и знать не могла». – Подпишитесь!

Подписалась. Дали восемь лет лагерей.

Что, ЧСИРы, собрались в этап? Так вам и надо! – ухмылялись охранники.

У вас ведь тоже, небось, жены и матери есть, – не выдержала одна из женщин.

Ну, до этого мы их не допустим! «Привезли нас в Акмолинск,- продолжает

М. Ф. Курчевская-Станкова.- В переводе на русский это значит «Белая могила». Там уже бараки были настроены с нарами. Два года нам не давали переписки. Шел разговор о том, что выйдет решение всех нас расстрелять. Потом разрешили 2-3 раза в год писать письма. Но никаких ответов не было. Начальник говорит:

Значит, вас никто не хочет признавать! Сколько слез было…

Сидели там одни женщины, приспосабливались, кто как умел. Я видела, как Курчевский мастерил, все делал руками, всю жизнь в комбинезоне ходил, это было у него вроде формы. Я видела, как он паял, и сама в лагере сделалась слесарем. Охранники так и обращались ко мне:

Эй, жестянщик! Сделаешь мне чайник?

Я распорола какой-то чайник и по этим образцам сделала. Потом даже медицинские скальпели точила. Стала косы, серпы набивать. Брошу серп, а он ломается. Вспомнила, как Курчевский со Стечкиным говорили о какой-то «масляной закалке». Через начальство выпросила в гараже отработанное масло, и все у меня нормально стало получаться. А сначала-то и чай не из чего было пить. Самое тяжелое было идти на снегозадержание или за камышом, но я туда не ходила, потому что специальность приобрела. Мне женщины говорят:

Тебе хорошо, у тебя муж изобретатель, ты у него научилась.

А я?то до этого машинисткой была… Сами строили больницу, детский сад, ведь многих в Бутырке забрали с грудными детьми, три года прошло – нужен детский сад. А потом детей увозили… Я кроватки детские чинила, и дети меня называли «Степка-растрепка».

В парикмахерской набрала волос, сшила из старой юбки валенки, а весной, когда таять стало, проволокой столярные полосочки прикрутила.

Нас тысяч десять было, по четыреста человек в бараке жили. Выжило тысячи две. Были зимние ночи, когда по двести – триста человек выносили обмороженных.