Солдаты милосердия

Только вот вести из дома приходили нерадостные. Тяжело и голодно жилось в тылу. Сестры спрашивали, можно ли поменять мое новое пальто на картошку… Невозможно было читать равнодушно такие строчки:

«Когда не привозят в магазин хлеб, нам выдают по сто двадцать граммов муки. И если нестерпимо хочется есть, мама раскладывает нам на блюдечки по чайной ложке муки и мы слизываем понемногу, чтобы успокоить голод. А нам все время хочется есть… Мама ходила в поле за мороженой картошкой, собирала прямо из-под снега. Дома пекла из нее лепешки. А сейчас в поле идти не может. Болеет. Врачи говорят, что ее придется положить в больницу…»

Оказалось, пока шло письмо, мать уже несколько дней лежала в больнице. И без того скудный паек хлеба и других продуктов она отдавала дочерям. «Они учатся, — думала она, — их надо кормить. А я как-нибудь переживу». Но как-нибудь не обошлось. Ослабленный организм не выдержал. У нее начался голодный отек. Потом она упала без сил и потеряла сознание.

Целыми днями под окнами больницы стояли и голосили девочки. Глядя на них, не могла удержаться от слез и лечащий врач. Она уводила детей на кухню и просила их накормить, а сама снова возвращалась к больной, которая третьи сутки не приходила в сознание.

Учитывая безвыходное положение в семье, телеграммой за подписью врача был вызван отец.

Больная лежала еще без сил, не в состоянии подняться с постели, но на душе стало легче.

Вот такие невеселые события происходили дома, в далеком тылу.

Ночь под замком прошла беспокойно. Слышала, как просвистело несколько снарядов и поблизости где-то бомбила вражеская авиация. А чуть забылась, приснилась гроза. Увидела себя на той высокой горе, что тянется вдоль деревни. Там сильный ветер разваливал суслоны и разносил по полю снопы сжатой пшеницы. Я их подбирала и приставляла друг к другу, а они снова падали. Мне было страшно от молнии и сильного грома и очень холодно от ветра…

Когда очнулась, увидела, что полушубок лежит на полу, а в палате, как в холодильнике.

Вскочила. Сделала несколько физических упражнений, чтобы согреться. Подошла к окну, где стоял котелок с водой. Хотела умыться, но вода покрылась коркой льда.

«И умыться отставить придется», — размышляю, поглядывая в окно.

Напротив остановился начальник. Не сразу поняла, что он разговаривает со мной, размахивая руками.

— Что ты тут делаешь? — кричит он.

— Под арестом сижу.

— Хватит дурака валять. Не на курорт приехала!

— Трое суток еще не прошло.

— Я тебе дам трое суток! — погрозил он и ушел.

Тут же прибежал старшина и освободил меня из-под замка.

— Ха-ха, ну как? — встретил Темкин.

— Вообще-то это издевательство над невиновным, товарищ начальник. Но я сутки отдохнула не хуже, чем на курорте. Главное — не ходила в столовую за километр. Меня кормили горячими обедами через форточку.

— Ах, разбойники! Учту в следующий раз, — смеялся он.

— Следующего раза не будет.

— Посмотрим. А пока иди в штаб. Помоги Клаве с отчетом.

Когда начиналась эвакуация раненых и подготовка к передислокации, наступала горячая пора в штабе. Здесь парадом командовала Клавдия Степановна Еговцева. В штабных делах у нее был полный порядок. Каждая бумажка знала свое место. Хозяйка была аккуратной, исполнительной и очень справедливой.

Клавдию Степановну все мы считали идеальным человеком во всех отношениях. Она словно примагничивала к себе людей. С ней всем было хорошо, весело, интересно. Как бы мы ни были загружены делами, она умела распределить время так, что мы успевали поболтать и посмеяться, побегать друг за другом вокруг столов, несмотря на крик начальника.

— Делать вам нечего, что ли? Разыгрались, как дети!

— У нас заскок в мозгу от этих цифр, — смеется Клава.

— Я вам покажу заскок! — добродушно улыбается Темкин.

И снова статистика, формы…

Самым тяжелым занятием в штабе было писать похоронные извещения на умерших.

«Ваш муж (сын)… умер от ран, полученных при защите Родины. Похоронен… (там-то), братская могила №…»

Описывалось подробно, в каком ряду и которым по счету лежит этот человек, с южной или западной стороны. Подробности сообщались на тот случай, если родители или родственники пожелают перевезти останки погибшего в родные края. А приезжали нередко.

Я писала и представляла, кто и как получит известие. Какое горе свалится на семью! Это ужасно меня угнетало. Переживалось не легче, чем при виде самого умирающего. Порой не выдерживала и откладывала письмо — слезы застилали глаза.

Вот история болезни Лукашенко. «Лукашенко, Лукашенко…», как эхо отдается в мозгу. Так ничего больше и не сказал.