Солдаты милосердия

— Клава, на Лукашенко, кроме фамилии, никаких данных нет. Куда и что писать?

— Отложи. Нужно делать запрос в штаб армии.

История №…

Ф. И. О. Боброва Галина.

И вновь переживаю смерть этой двадцатилетней девушки. Поступила она в тяжелейшем состоянии. При операции обнаружилось, что во многих местах повреждены кишечник и другие внутренние органы. Ох, как тяжело было находиться у ее постели, видеть ее муки, слышать мольбу о спасении и присутствовать при последних минутах жизни!

Никто не оставался равнодушным, когда погибали от ран воины-мужчины, а тем более, если это случалось с такими юными девушками, кому жить бы да жить.

История №… Ф. И. О. Васильченко…

И трудно стало дышать, когда представила, как задыхался раненый в ту кошмарную ночь в селе Юзефовка.

Перед глазами проплывали лица страдающих на операционных столах, представлялись бессонные ночи, проведенные в палатах среди мучащихся от болей людей.

Трудно передать то, что творилось на душе, как и где укладывалось все переживаемое.

Вскипала ненависть к врагу за совершенные злодеяния, за погибших на фронте и за умерших от ран. За всех, кого ждут, но никогда не дождутся родные.

— Клавочка, больше не могу. Остальные допишу потом. Пусть лучше родные еще подождут писем от живых…

Вот, почти всегда так заканчивается наша передышка.

В ГОСПИТАЛЬНЫХ ПАЛАТАХ

Что за народ эти фронтовики — не перестаешь удивляться. Дрались с врагом отчаянно, не щадя жизни. Совершали подвиги. Получали ордена. Но вот ранило человека прошедшего, как говорится, огонь и воду. Попал он в госпиталь, так лежи бы, кажется, лечись. Отдохни от окопной жизни. Пусть пока без тебя повоюют. А он только поступит, день-два полежит, раз-два перевяжут: «Выписывайте не могу больше! Далеко от своей части отстал». Готов в нижнем белье сбежать, а рана-то еще заживать не начинала.

И сбегали. Приходилось ставить заслоны — часовых. Задерживать и возвращать в палату.

— Привязывать, что ли, вас?! — возмущались врачи.

Первое время я удивлялась. Думала: почему спешат в окопы, под дождь и свинцовый град? Теперь понимаю, что они не могли поступать иначе. Многие из них не хотели, да просто боялись отстать от своих частей. Отстать — это означало навсегда расстаться с друзьями, с которыми породнились в боях. Ведь старый друг — это надежная защита и помощь в любой ситуации. В новой же части — новые люди, и привыкать надо ко всему заново. Вот потому-то они и спешили догонять свои подразделения, зная свое место в коллективе и переживая: как-то там без них обойдутся?

А легкораненые вообще считали себя здоровыми. Они рассуждали так: чуть боль в ране успокоилась — можно в часть. А перевязку сделает санинструктор.

Или вот контуженные. У некоторых временно прогадали слух и речь. А так они тоже считали себя совершенно здоровыми. У кого-то голос проявляется в первые же дни, даже часы, и они тут же просили выписать их, хотя слух еще не восстановился.

В палатах тишина. Лежат, помалкивают, улыбаются. Записочки пишут друг другу и медсестрам. Врачей просят: «Выпишите, пожалуйста…» А врач спрашивает, тоже письменно: «Командовать станете тоже по бумажке? Просто горе с вами!»

Порой голос прорывается неожиданно, и счастливчики прыгают от радости, как дети, и сразу же бегут к врачу. Другие волнуются, злятся, нервничают.

Так один лейтенант утром мне пишет:

«Сестренка, хочется поговорить с вами о любви и дружбе…»

Отвечаю:

«Поговорить согласна, но как — вы же разучились разговаривать…»

Вечером раздается стук в дверь комнаты общежития. Смотрю: тот лейтенант пришел со своим другом-однополчанином, уже в походной форме. У товарища голос появился раньше и глухота прошла, но он два дня терпеливо ждал однополчанина, чтобы вместе вернуться в часть.

— Здравствуйте, — говорит лейтенант, — и до свидания. Попрощаться зашли. Как видите, разговор о любви и дружбе придется продолжить все же на бумаге.

— Ну что же, счастливого пути. Не попадайте больше под снаряд, да понадежнее оберегайте свои барабанные перепонки и голосовые связки, коль не хотите лежать в госпитале.

И на нашу долю нередко выпадали испытания. Вот свистят бомбы и рвутся где-то рядом. Взрывной волной гасит лампу под стеклом. Наступает темнота и тишина. Все молчат. А потом торжествуют:

— Перелет! Еще перелет!

Кто знал, что бесполезно проситься на выписку, тот лежал и вздыхал.

Конечно, скучать здесь тоже не приходится. С утра ждут обхода врача, потом начинались перевязки и процедуры, а при дневном свете можно было и почитать. А к вечеру, при мерцающей коптилке, создавалась такая обстановка, которая настраивала на душевные разговоры и воспоминания. К этому занятию подключались почти все, увлеченно рассказывая о себе, о друзьях-товарищах, о военных приключениях. Высказывали сожаление о том, что редко могли вот так же, по душам, побеседовать с врачом и медсестрами.