Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Прапорщиков и офицеров размещали по «фатерам» к более-менее нормальным бабам. Наличие мужей в расчет не бралось. Бабы очень гордились, особенно, если доставался прапорщик: кроме всего прочего, он ещё и харчи приносил.

Пока было тепло, народ готовился, отдыхал, рылся в огородах, солдаты переходили на гражданку, возили обывателям сено. Уборка картофеля начиналась в разгар сезона дождей. Дожди в Мордовии плавно переходят в снег. Выручали колуны, хотя на следующий год пахать это поле уже не получалось. Картофель свозили в бурты мокрым, он едва ли долеживал до весны.

Быт поселян потрясал, даже в лучших избах корова стояла в сенях. Когда пьяный прапорщик ночью вползал в сени, то обязательно об неё спотыкался. Мог там и заночевать, если не встанет. Хозяйка, входя в сени, неизменно говорила:

– Ну, ты, пизда старая, подвинься.

Корова безропотно подвигалась в указанном направлении.

Питие народа полностью определяло его сознание. Пили всё, осенью население переходило на настойку мухоморов – кайф сильный, а голова не болит. Берут мухоморы, добавляют специи: соль, лавровый лист, листья смородины, вишни, хрен – как в огурцы, только очень много воды; потом толкут, стоит 2-3 недели, сбраживается; шляпки грибов и плесень плавают сверху, как сопли, главное их не ухватить, когда пьешь. Начинаются местные празднества в честь Бога Кармакчи и Николача – Николая Угодника. У удмуртов «всё – Бог». Реакция на потребление этого пойла – жидкого наркотика – различная, кто хохочет, кто танцует, кто девку заломит в кустах. У них с этим свободно, начинают жить лет с 12-13. Если девку не драли, то и замуж не возьмут. На свадьбе невесту могут оттрахать человек 5-6, друзья жениха. Удмурту не убудет. Поражало, что председатель или бригадир мог сожительствовать с кем хотел, и это ни у кого не вызывало ревности.

Пережитки родовых отношений впечатляли, но татары ущемляли местных ещё больше. Татарские и староверческие села – абсолютно автономные территории. Вражда между татарами и удмуртами восходит ко временам Ивана Грозного. Последние помогли его войску переправиться через Каму, хотя должны были, по мнению татар, свои лодки сжечь. Им этот Иван Грозный ещё долго будет боком выходить, польстились на медные деньги. До сих пор каждый день неизвестные гадят под памятником царю в Казанском кремле и милицейская охрана не помогает. Правоверный татарин и в Москве плюется на Храм Василия Блаженного.

Татары, по тамошним меркам, трезвенники – ничего кроме водки не пьют. Поотнимали у вотяков пруды, в удмурдском селе – татарский пруд, в котором плавают тысячи татарских гусей. Если в селе живет татарин, он лавочник-продавец в магазине, сидит в тюбетейке и торгует. Из русских – только учительницы. Их загоняли на 2-3 года после окончания провинциальных университетов, и они сожительствовали с офицерами. Местные мужики все мыршавые. Явное вырождение по мужской линии – наследие колониальной политики. Все мелкие, бледные, к сорока годам – старики. Средняя продолжительность жизни 50 лет. Татары, напротив, все крепыши, выжили благодаря исламу, как и староверы.

Чуваши-мокша и ерзя тоже опущенные. Ерзя пропустили Ивана Грозного, а мокша нет. Все районное начальство – татары, а не местные. В Удмуртии основу экономики составляли зоны, предприятия ВПК и татарские колхозы.

Татарские села целинных бригад не запускали, солдат били смертным боем, те боялись показываться. Когда местные переругиваются через речку, вотяк кричит:

– Ты, татарский собак!

Ни советская власть, ни царизм не смогли насадить православие. За каждой мордовской деревней – священная роща, где они молятся своим богам. В праздник должны возливать, кто-то умный додумался возлагать пустые бутылки, вся роща завалена стеклотарой. Солдаты пронюхали: грузили мешками и сдавали. Бутылка стоила 20 копеек – пачка «Примы». Когда местное население стало возмущаться, изменили график, начали вывозить ночью. Те успокоились – не на глазах же воруют.

Обратный путь совершался во мраке. Спившаяся и духовно опустошенная толпа брела, подобно ополчению Минина и Пожарского. Колхозные трактора волокли машины в собачьих позах – одна на другой. Никаких оркестров и провожающих, все продано, проёбано, пропито. Предстояла длинная, долгая, голодная дорога в Казахстан. Что можно было взять в Мордовии? Картошки? В военных комендатурах по пути выбивали сухой паёк, с подходом эшелона коменданты норовили запереться, совали в окно свечи и газеты. Начальник караула крыл матом, кидал подачку на пол. Приветливых комендантов было мало. Военный комендант на ж/д транспорте – штатная должность, пережиток сталинских времен, когда шли в основном военные грузы. Теперь стало ещё хуже, загонят в тупик, и будет стоять до посинения.

Возвращаются с целины – медали горохом, следом уголовные дела. Налетают следователи, ищут «соучастников хищений в особо крупных размерах». В полку стоит вой, солдат прячут, переводят в другие части, хорошо, основных расхитителей уже «дембельнули».

Комендатура