Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Казахи занимали в городе нишу обслуживающего персонала, тогда это было выгодно. А когда всё это повалилось, представьте себе казаха-сантехника… Только часть счастливчиков продолжила сотрудничество с колониальной администрацией. Прежде казахи получали рублей по 70, но на мусорках они собирали старые сапоги со стёртыми подошвами, шинели, фуфайки и продавали их кочующей родне. Проблема стёртых подошв решалась тем, что казахи носили калоши. Также казахи собирали бутылки. Бутылки принимались только у соплеменников, для белых — «не было тары». У некоторых офицеров скопилось в лоджиях по паре тысяч бутылок, так как выбрасывать их они ленились. Мусор выносили один раз в четыре дня — если положить в ведро бутылки, мусор уже не помещался. В общежитиях офицеры просто выставляли бутылки за дверь. Казашки дрались за место уборщиц в общежитиях. При том, что белые с ними, по причине раннего выхода замуж и отсутствия товарного вида, не сожительствовал. Я знал только одного офицера, развевшегося с женой и женившегося на казашке. За три года она родила ему пять детей. Он отупел до такой степени, что его не назначили даже начхимом полка. Хотя был нормальный парень.

Со стороны железной дороги и аэропорта Ленинск был ограждён железобетонным забором, в прочих местах — колючей проволокой на столбах и МЗП. В обязанности патрульной службы вменялось изгонять за периметр тюратамских коров, которых казахи тут же загоняли обратно, чтобы не кормить. Это была борьба за существование. В инженерных заграждениях проделывались проходы и лазы. Казахи за ночь пробивали в железобетонном заборе ломом лаз для коровы. Я сам видел, как коровы переплывают Сыр-Дарью или ползком, боком-боком, пролазят под МЗП, не запутываясь. Так как определить хозяина пойманной коровы было невозможно, то реквизировать её и сдать на бойню, во избежание эксцессов, не представлялось возможным. Гнали их через центральный КПП, стоял крик, начальники патрулей, подполковники и майоры, солдаты с обрезками трубы метались вокруг коров. Те, зная, что их гонят от кормушки, разбегались и гадили, будто нарочно. Весь асфальт был измазан навозом.

Из-за периметра казахи с иронией наблюдали за этой вакханалией. Развернувшись за КПП, коровы рысцой трусили к лазам и заходили в город с противоположной стороны, но патруля это уже не касалось. Коровы разбредались по свалкам до следующей патрульной смены. Там их ждало изобилие пищевых отходов и газет. Газета «Казахстанская правда», которой коровы отдавали предпочтение, мазалась типографской краской, поэтому языки у коров были синими, а молоко — несъедобным из-за содержания тяжёлых металлов.

У казахских коров глаза умные и бегают. Невольно вспоминается Гомеровское определение «волоокая». Коровы отличали патруль от непатруля. Увидят красную повязку — и за дома, в садики, там пережидают. Патруль прошёл — кучкуются вновь. Не выбей генерал Эндрю Джонсон семинолов из Флориды, их коровы также загаживали бы космодром на мысе Канаверал. Наверное, монголы также прорывались в хорезмийские города, направляя на поселян свой голодный скот, а потом шли его освобождать.

Город от станции находился метрах в трехстах, но их было тяжело преодолеть. Метрах в ста от вокзала, на пути к городу, стояла чайхана дяди Саши. Даже сейчас, вспоминая, как она выглядела, я вздрагиваю. Мазанка из шпал, во дворе ряд столов, забор из ящиков с надписями вроде 15А13. Мы захаживали в чайхану после дежурства, чтобы отключиться от проблем и личного состава, пили водку с пивом — и дешевле и забористей; это стало ритуалом. Пиво выпускал местный акайский пивзавод. Посёлка Акай, как и кармакчинского района, в природе не существовало. Некогда на заводе установили чешское оборудование. Умело управляемое казахами, оно быстро пришло в негодность, и пиво варили вручную. Так как на заводе не было холодильников, продукт моментально прокисал. Летом залить его в бутылки было невозможно. Поэтому продавали на разлив. Ушлые продавцы сыпали в бочку стиральный порошок «Сумгаит», благо, он не очень ядовит — азербайджанцы в него на заводе тоже чего-то не досыпали. Никто не умирал, только поносили. Если пена начинала переливаться через края ёмкости, это служило сигналом к тому, что продавец и покупатели отгоняли отоварившегося клиента от прилавка. Реальное количество отпущенного пива никого не интересовало. Очереди стояли огромные, некоторые покупали в вёдра, так как второй раз вклиниться в эту толпу было невозможно. На пивных точках действовало неписанное правило — стеклянными банками по голове не бить. Для восстановления справедливости применялись только бидончики и пластмасовые канистры.

Зимой народ отпивался всласть. Порошка в бутылки не насыпешь. А то, что в них осадка на три пальца… Раз посоветовали, чтобы пиво не было кислым, добавить ложку соды. Напиток приобрёл фиолетовый цвет, как струя каракатицы, пить его побоялись. На одном из совещаний некий бестолковый майор при опросе поднял руку и заявил:

— В продаже нет пива.

Начальник полигона побагровел: