Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

У меня был конкурент по соцсоревнованию Лапшин. Захотел он слинять от братвы в Москву, нащупал лапу. Стали замечать, что он по утрам в мотовозе, когда все спят или играют на деньги в карты, кости, домино, читает учебники. Народ заподозрил неладное, вызвали писаря из строевой части:

— Скажи падла, куда Лапшин написал рапорт?

— Не знаю.

— Через день будешь в наряды ходить, сгною на тумбочке, за ухо прибью…

Тот сознался:

— В какую-то академию.

— Ну иди, мудак, и помни как мамку-родину любить.

Так подло братву ещё не кидали, в очереди на академию стояли и более заслуженные. Этот хмырь даже два года ротой не командовал, а были ребята, командовавшие по три-четыре года. Я вызвал старшину роты, дал ключ от сейфа со спиртом и команду споить «земляков». Тот отлил немного и блестяще справился с заданием. Солдаты из соседней роты перепились, один даже обгадился. Утром «академия» закончилась. Начальник штаба разорвал рапорт Лапшина перед его мордой. Вечером в мотовозе тот уже играл в карты. Мы его опять зауважали, особенно, когда он напился в лёжку и милиция отнесла его на руках в комендатуру. Утром командир части ездил его забирать. Как рассказывал сам Лапшин:

— Просыпаюсь от того, что меня кто-то трясёт. Лицо знакомое, присмотрелся — мой командир. Я закрыл глаза, видение исчезло, а он меня опять трясёт: «Просыпайся, сука, я не приведение, я твой командир». Тогда я обнял его за шею и заплакал.

Это спасло Лапшина от служебного несоответствия. Командир расчувствовался, даже отпустил домой помыться и привести себя в порядок.

— Что ж ты, сынок, так пьёшь? Не стыдно?

— Стыдно товарищ полковник.

Автопарк

Половина жизни проходила в автопарке. В полку на шестьсот человек личного состава — семьсот единиц техники и агрегатов. Солдат хронически не хватало, некомплект составлял процентов двадцать. В команде заправщиков вместо восьмидесяти служило пятьдесят человек. На КПП солдат в трусах и сапогах, со штык-ножом на ремне, рядом стоит машина, в которой он копается.

Автопарк делился на две зоны: транспортную и специальную. В транспортной располагалась авторота — тридцать пять человек. Боксы маленькие, везде порядок. В специальной господствовали ракетчики. Выявить там личный состав можно было только в случае поджога. Сядут старший лейтенант с солдатами жарить картошку на ЦИАТИМе, используя в качестве нагревательного прибора открытый ТЕН или приваренный к заземлению лом, КУНГ и загорись. Повалит черный дым. Значит — «писец», попались, голубчики.

Без таких инцидентов солдат неуловим. В казарме думают, что он в автопарке, в автопарке — что в казарме. Спецработы, работа с изделием, подготовка к работе с изделием ведутся круглосуточно и круглогодично. Потом оказывается, что солдат уже три дня, как в бегах.

Инженер отделения — практически никто, самый нижний чин ракетной иерархии. По должности он за всё в ответе. Старший лейтенант Иванов, родом из Донецка, так любил технику, что не жил дома по 3–4 дня — ремонтировал «МАЗы». Не дай Бог, если «МАЗ» сломается. У него была мания их разбирать. Чтобы обследовать МАЗ после двух-трёх дней непрерывной эксплуатации требовалась неделя работы: проверить все агрегаты, заменить баллоны со сжатым воздухом, заменить резину на колесах… Зайдешь в бокс — угар, сажа, и он, черный от солярки, в замасленной спецовке, только зубы блестят. Пайку из столовой ему туда приносили, так в дыму и ел с машинным маслом.

Любовь к технике закончилась печально. Посмотрел наш Иванов фильм «Челюсти»… Чем-то он его поразил, да так, что начал пересказывать его в лицах солдатам. По ночам тешил народ в автопарке, пока сам народ пил чифир и жарил на ЦИАТИМе картошку. Она составляла для Иванова объект почти культового поклонения. Жарил он её на паяльной лампе: высыпет на лист железа и ворочает, вожделенно вдыхая аромат подгорающего ЦИАТИМа.

— Был в автопарке, так картошки наелся.

Худой, как велосипед, со взглядом изумленного павиана, вроде пророка Иезекииля. Спереди железные зубы торчком. Как с ним жена жила?

Был у нас ещё один Иванов, начальник команды. Серенькая личность. «Краском», удмурт, был рыж и лишен пигментации, скрипучий и противный, как все удмурты. Однажды приволок из отпуска ожерелье из монет Анны Иоанновны. Я его пытался продать, но безуспешно. Как объяснили специалисты, нумизматическая ценность просверленных монет ничтожна. На каптёрке у него висело штук десять замков, хотя в ней не было ничего стоящего, кроме танкошлема на меху. «Краском» его носил, когда погода позволяла. Мои нукеры охотились за шлемом месяца два. Когда ворвались в каптёрку, доложили: «там больше ничего нет, кроме старых матрасов». А танкошлем прапорщик Яшин сменял на спирт, за два часа мы его уже и пропили. Потом «Краском» пытался сорвать свой шлем с одного «мазиста»:

— Там же мой номер!

Нашлись свидетели, подтвердили неоспоримый факт того, что этот шлем «мазист» уже лет пять как носит.

Но «Краском» на этом не угомонился, достал чешскую мигалку «Тесла» размером с кастрюлю, да ещё с мегафоном, по бокам красные фары с поворотниками мигают по очереди:

— Ар-ар-ар!