Солдаты революции. Десять портретов

— Вместе быстрее решим задачу... да и поручение имею.

— От кого?

— От Фрунзе.

— А еще?

— Согласовано с Лениным.

Махно зашагал по вагону, выпятив грудь. Потом зло сказал:

— Обманете!

— Мы тебе предлагаем честный договор: либо всю свою армию отводишь в глубокий тыл и держишь нейтралитет. Либо, как бригаду, включаем в войска Южного фронта. Решай. Время не терпит.

Наступило тягостное молчание. Махно вдруг спросил:

— Ты кто? Веры какой?

— Веры? — переспросил Бела Кун и, помедлив, ответил: — Коммунистической веры.

Махно зло посмотрел на него.

— А чего тебе здесь надо, что ты тут потерял на моей Украине?

Бела вдруг с поразительной и неожиданной для себя ясностью понял, что здесь он пришелец, его пронзило острое и горькое чувство. Там, в Венгрии, в деревне, где он родился, в городах, где он жил, никто не посмеет назвать его чужаком. Врагом — да. Недругом — да. Но только не чужаком. Венгрия — его страна, его родина. А кто он здесь? Может быть, и впрямь чужой?

Но только одно мгновенье владело им это чувство и эта горечь, подкатившая к горлу. Резким движением руки, как бы отстраняя от себя недруга, Бела Кун рубанул рукой воздух. Он готов был сорваться на резкость. Но сдержал себя и спокойно ответил, что у истинного революционера родина там, где идет борьба за свободу народа, за новую жизнь. И, уже почти совсем успокоившись, сказал:

— Ты вместе с Красной Армией воевал против Симона Петлюры. Он ведь украинец, а погубил тысячи украинцев! Что ему здесь надо было? А мне здесь партия большевиков велела быть.

Махно угрюмо молчал. Озеров, застыв на своем стуле, переводил глаза с одного на другого, ожидая взрыва. Батька может начать все крушить, кликнет своих пьяных молодцов, торчащих там, за окном вагона, и рявкнет: «В расход его!» — а может, сам застрелит.

Вымученно улыбнувшись, Махно прервал молчание, спросил:

— Про тебя говорят — своих буржуев вешал.

— Вешать не вешал, а власти лишал... да вот не до конца.

— Храбрый ты мужик. Не побоялся ко мне приехать.

— Чего бояться? Говоришь, ты — революционер, хотя и анархист. И я революционер. Вот и давай решать. Время не ждет.

— Всю армию под ваше командование не отдам, — взвизгнул Махно. И, задыхаясь от ярости, повторил: — Не отдам.

— Вот это уже разговор. Сколько штыков отведешь в тыл?

— Не знаю. Подумать надо.

— Решай. Мы должны подписать договор. За этим приехал...

Махно мельком взглянул на сидящего тут же за столом Волина, как бы ища поддержки и совета. Тот, обычно не дававший никому слова сказать, на этот раз молчал и, неохотно подчиняясь Махно, предложил:

— В «Набате» обсудить надо.

— Это ваше дело, — сказал Бела Кун. — Сейчас подпишем в принципе, а потом утвердите в своем революционном совете «Набат», как вы его называете.

Поздно ночью 20 октября 1920 года в вагоне на станции Ульяновка по уполномочию командующего Южным фронтом М. В. Фрунзе член Военного совета Южного фронта Бела Кун и командующий «повстанческой армией» Нестор Махно подписали договор о совместных действиях против армии барона Врангеля.

Соглашение состояло из трех пунктов. Пункт 1 гласил:

«Все боевые силы армии Махно, сохраняя свои прежние внутренние распорядки, оперативно подчиняются общему командованию Республики».

Но не все свои силы Махно подчинил Южному фронту. Три тысячи штыков сам увел в район Гуляй-Поля.

Через много дней после поездки в ставку Махно Бела Кун, рассказывая об этом своей жене Ирине, признался, что чувствовал себя там неуютно. Ведь достаточно было одного неосторожного слова — и махновцы тут же, без разговоров прикончили бы его.

— Это бы еще пустяки, — смеясь, заключил он. — Но вместе со мной прикончили бы и союз против Врангеля и с тыла напали бы на Южную армию.

«НЕ ВОЕНСПЕЦ, А ПРОСТО КОММУНИСТ»

Долгие и трудные были две недели с той ночи, когда Бела Кун подписал договор с Махно. Готовился окончательный разгром Врангеля.

В конце октября 1920 года В. И. Ленин уделял этой задаче еще больше внимания, чем летом. Другие белогвардейские фронты представляли еще немалую опасность для Советской России. Но Ленин, как никто, понимал роль Крыма на шахматной доске истории. И торопил, торопил всех — и военных, и партийных деятелей, требовал от них максимального напряжения сил, чтобы быстрее покончить с Врангелем. Когда 18 октября члены президиума Тульского губкома партии И. Ф. Арсентьев и М. Я. Зеликман в своем письме Владимиру Ильичу выдвинули на первый план хозяйственные и просветительские задачи, В. И. Ленин направил тульским товарищам ответ, в котором каждое слово — боевой заряд: «Пока не побили Врангеля до конца, пока не взяли Крыма всего, до тех пор военные задачи на первом плане. Это абсолютно бесспорно».