Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

В условиях гражданской войны соперничество в славе и доблести между различными частями римской армии, стремление доказать противнику свое превосходство в воинском мужестве и искусстве, несомненно, усиливало противоборство враждующих сторон[1067]. Так, Аппиан, рассказывая об ожесточенном сражении двух легионов Антония с Марсовым легионом Октавиана при Мутине, отмечает, что первых страшил позор потерпеть поражение от вдвое меньших сил, а вторых воодушевляло честолюбивое стремление победить два легиона противника, поэтому «они ринулись друг на друга, разгневанные, обуреваемые честолюбием, больше следуя собственной воле, чем приказу полководца, считая эту битву своим личным делом» (пер. О.О. Крюгера); при этом ветераны удивляли новобранцев тем, что бились в образцовом порядке и в полной тишине, а когда уставали, то расходились для передышки, как во время состязаний – ὥσπερ ἐν τοῖς γυμνικοῖς (B.C. III. 67; 68; ср. также: II. 79). Во время Испанской войны Цезаря один из помпеянцев Антистий Турпион стал вызывать на поединок кого-нибудь из противников. Вызов принял римский всадник Помпей Нигер, и перед лицом обратившихся к этому зрелищу соратников противники сошлись в схватке, украсив свои щиты блестящими знаками отличия как свидетельствами своей исключительной доблести[1068]. Cтарый центурион-цезарианец, попавший в плен, отказался ради сохранения жизни перейти на сторону Сципиона и предложил ему испытать храбрость Цезаревых солдат, выставив самую храбрую когорту из его войск против десяти плененных вместе с ним бойцов ([Caes.] B. Afr. 45; cp.: Val. Max. III. 8. 7). То же чувство чести и верности своему полководцу, по-видимому, двигало солдатами Отона, которые после его смерти покончили с собой «не из-за вины или страха, но по причине любви к принцепсу и ревнивого чувства чести» – aemulatione decoris (Tac. Hist. II. 49). Осада Плаценции вителлианцами дала выход взаимной неприязни легионеров и преторианцев[1069]. «И те и другие, – пишет Тацит (Hist. II. 21. 4), – боятся позора и жаждут славы, и тех и других командиры подбадривают, напоминая одним о мощи германской армии и ее легионов, другим – о чести римского гарнизона и преторианских когорт…» (пер. Г.С. Кнабе). Сp.: Plut. Otho. 6; Dio Cass. LXIV. 12. 2–3. Лишь в исключительных ситуациях ревность и соперничество легионов отходит в тень, как, например, во время мятежа паннонских легионов, когда солдаты трех легионов объединились, отказавшись от соперничества, хотя каждый искал чести своему легиону[1070]; или как резня в битве под Бедриаком, после которой и победители, и побежденные заключили перемирие, забыв на время о разногласиях и амбициях перед лицом страданий и пролитой крови (Tac. Hist. II. 45); или как в случае с солдатами Пета во время Парфянской кампании Корбулона, которые попали в трудное положение, вызвавшее у других легионеров чувство сострадания к ним (Tac. Ann. XV. 16).