Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Когда 186-му пехотному полку 6 сентября 1942 года удалось в ожесточен-но оборонявшемся городе Новороссийске прорваться к берегу Черного моря, уже через пару недель два отличившихся боевых офицера обер-лейтенант Ойген Зельхорст и обер-лейтенант Вернер Циглер получили высокие награды. Последний даже вылетел в ставку фюрера в украинской Виннице, чтобы получить из рук Гитлера Дубовые листья [149]. В пропаганде кавалерам высоких наград за храбрость всегда уделялось много места. Немногих из них Геббельс сделал настоящими звездами средств массовой информации на службе нацио-нал-социалистического прославления героев. Здесь подразумеваются Гюнтер Прин или Адольф Галланд [150].

Интересно, что при разработке внешнего вида ордена обычно довольство-вались скромно вмонтированной свастикой. Лишь Немецкий крест в золоте выпадал здесь из правила, поэтому консервативные лица «из-за броской национал-социалистической эмблематики» ордена «редко его надевали» [151].

Обобщая, можно придерживаться того мнения, что политика символов наградной системы заботилась о социальном признании и при этом глубоко укореняла военные ценности в относительных рамках солдат. Как будет еще показано, созданные таким образом нормативные образцы для большинства людей, по крайней мере, очень относительны с точки зрения оценки, а часто и действия. Все же кажется, что идеологическое превышение скорее наталкивалось на сопротивление. Из этого следует тот факт, который установил еще Ральф Винкель для Первой мировой войны. Гордость за награду лишь у меньшинства была связана с принятием идущего вместе с ней широкого прогнозирования политического руководства [152]. На фоне общественной культуры категориального неравенства и ориентированной на канон твердости и храбрости культуры Вермахта почти можно сделать набросок того, как выглядели относительные рамки солдата Вермахта, когда он отправлялся на войну. Примечательно, что центральные ценностные ориентиры в ходе войны оставались стабильными, тогда как оценки руководства или национал-социалистической системы смогли явно измениться. А особенность относительных рамок в том, что они существуют также по ту сторону индивидуальных различий, будь они политического, «философского» или характерного рода: в их высокой оценке контуров военных ценностей и идеалов объявившие себя национал-социалистами не отличаются от решительных антинацистов, поэтому и те и другие в ходе войны вели себя одинаково. Различия проявлялись — об этом мы еще поговорим — между бойцами Вермахта и войск СС.

Воевать, убивать и умирать

Сбивать

Сбрасывать бомбы для меня стало потребностью. Это просто щекотит, это тонкое чувство. Это также приятно, как кого-нибудь сбить [153].

Обер-лейтенант Люфтваффе, 17.7.1940

Говорят, что война ожесточает и что солдаты грубеют, приобретая опыт насилия и видя растерзанные тела, убитых товарищей, или, как во время войны на уничтожение, массами убитых мужчин, женщин и детей. И Вермахт, и войска СС были озабочены тем, что постоянный контакт с экстремальным насилием, наблюдаемым или исполняемым самим, вел к нарушению «дисциплины», и тем самым к беспорядочному и необузданному применению насилия не в духе эффективности, которая требовалась как для боя, так и для массовых убийств в равной мере [154].

В исторических и социально-психологических исследованиях насилия аспект ожесточения также играет особую роль [155] — здесь также исходят из того, что опыт экстремального насилия приводит к большому изменению в оценке и мере собственного применения насилия. Автобиографическая ли-тература, как и жанр военного романа, подтверждают то же заключение, которое можно сформулировать так: солдаты становятся жестокими, если они в течение определенного времени подвергаются сильной жестокости.

Как дает понять приведенная выше цитата обер-лейтенанта Люфтваффе, это представление могло быть обманчивым. А именно, во-первых, оно с само-го начала не принимает во внимание, что применение насилия может быть притягательным опытом, например, как раз «щекотящим», а во-вторых — и это, возможно, больше не является непроверенной гипотезой, когда исходят из того, что для применения крайнего насилия сначала надо настроиться. Может быть, для этого достаточно иметь оружие или самолет, адреналин и чувство превосходства над обстоятельствами, над которыми обычно никакого превосходства нет. И социальных рамок, разрешающих убийство и даже делающих его желательным.