Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

ФЕЛЬБЕРТ: Не знаю, по чьему распоряжению все это было, если Гиммлера — то он и есть величайший преступник. Именно вы — первый генерал, от которого я об этом услышал. Я все еще думал, об этих официальных бумагах, что все это — ложь.

КИТТЕЛЬ: Я помалкиваю о многих вещах, они очень ужасны [282].

«Государственный аппарат» допустил, чтобы и они, генералы Вермахта, смог-ли стать «инструментами» преступлений, в которых, однако, явно виновны другие группы лиц, особенно СД. Брун и Фельберт опасаются, что в равной мере будут привлечены к солидарной ответственности за вещи, к которым они не причастны [283]. Шутовские возражения генерал-майора Йоханнеса Бруна о том, что из собственных детей нужно принести одного-двух в жертву, показывает, насколько сильно нормативные относительные рамки, в которых аргументируют говорящие, отличаются от нынешнего стандарта. Фельберт присоединяется к поиску распознаваемых виновных; Киттель завершает эту дискуссию чем-то, что звучит как оговорка по Фрейду: «Я помалкиваю о многих вещах, они очень ужасны» [284].

Далее следует длинный пассаж об антиеврейских мерах, предшествовавших истреблению. Потом Фельберт снова интересуется деталями расстрелов и задает странный вопрос.

ФЕЛЬБЕРТ: Что стало с молодыми хорошенькими девушками? Их собрали в гарем?

КИТТЕЛЬ: Меня это не заботило. Я лишь пришел к выводу, что они потом стали разумнее. В Кракове у них был, по крайней мере, концлагерь для евреев. Во всяком случае, с момента, где я выбирал позиции для укреплений и где я строил концентрационный лагерь, все проходило разумно. Они должны были выполнять тяжелые работы. Женский вопрос — это очень мрачная глава.

ФЕЛЬБЕРТ: Если там ликвидировали людей, потому что нужны были их ковры и мебель, то я могу себе представить, если там была хорошенькая дочка, выглядевшая как арийка, то ее просто в стороне можно было сделать девушкой для услуг [285].

Хайнрих Киттель, который в 1944 году был комендантом обороны Кракова, намекает на лагерь Платов, получивший определенную медийную известность, потому что находился под руководством Амона Гёта — того самого коменданта, который с веранды своей служебной виллы стрелял по случайным узникам лагеря, но оказался готовым заключить с Оскаром Шиндлером ту самую сделку, которая помогла спасти большое количество евреев [286]. Киттель показывает, что здесь, в Кракове, был больше доволен антиеврейскими действиями, потому что техническая сторона преследования была решена эффективнее, чем в Даугавпилсе: «по крайней мере, концентрационный лагерь». Фельберт напротив, все еще предается «женскому вопросу», но его повторное, насколько похотливое, настолько и странное замечание группа оставляет без внимания. Дальше начинают говорить об ответственных, с точки зрения Киттеля — об СД, которая должна была строиться следующим образом.

КИТТЕЛЬ: Служба безопасности в свое время, когда Гиммлер создавал свое государство в государстве, возникла так: взяли 50 процентов служащих уголовной полиции, не обремененных политически, и добавили к ним 50 процентов преступников. Из этого и возникла СД. (Смешок.) Был один из управления криминальной полиции Берлина (…) Он сказал мне после тридцать третьего: «Мы теперь проверенные. Политически изобличенные чиновники государственной полиции уволены, отправлены на пенсию или пристроены в места, где больше не смогут вредить. К преступникам хорошего уровня, в которых нуждается любое государство, теперь примешались люди, выходцы из берлинского дна, которые своевременно смогли стать заметными в движении. Теперь они работают с нами». Он сказал откровенно: «Нас 50 процентов компетентных людей и 50 процентов преступников».

ШЕФЕР: Я думаю, если такое положение допустимо в современном государстве, можно сказать только, что давно пора этому свинскому народу исчезнуть.

КИТТЕЛЬ: Мы же, идиоты, все вместе смотрели на эти вещи [287].