В каких масштабах в целом уничтожение евреев привлекало внимание солдат, сказать трудно. Так как можно исходить из того, что офицеры союзников, занимавшиеся подслушиванием, были заинтересованы в том, чтобы что-нибудь узнать об акциях по уничтожению, разговоры об этом совершенно точно записывались непропорционально часто. В соответствии с этим они составляют около 0,2 рассказов, вращавшихся вокруг акций по уничтожению — неожиданно мало по отношению к общему материалу, хотя спектр разговоров охватывает полный объем преследования евреев, жизни в гетто, расстрелов и массовых отравлений газом. Нельзя путать шок, вызванный картинами Берген-Бельзена или Бухенвальда, возникший сразу после войны и действующий до сих пор, с участвующим знанием военнослужащих Вермахта об уничтожении. Их образ составлялся из собственного видения, пассивного восприятия знаний и слухов. Проект уничтожения не находился в центре их задач, хотя они иногда в нем участвовали — логистически, коллегиально, административно, вспомогательно или добровольно. «Акции в отношении евреев», ор-ганизовывавшиеся айнзацгруппами, резервными полицейскими батальонами и вспомогательными войсками из местного населения, осуществлялись на оккупированной территории позади продвигавшегося вперед фронта. В со-ответствии с этим боевые части имели мало отношения к акциям массового уничтожения. Независимо от того, считали ли солдаты массовые убийства правильными, необычными или неправильными, они не образовывали цен-тральной части их мира. В любом случае уничтожение для солдат не занимало в восприятии и сознании центральную часть, как это приписывается им в течение почти тридцати лет сначала в немецкой, а затем и в европейской культуре памяти. Знание, что происходят убийства, распространялось, и его вряд ли можно было избежать, но что общего это имело с работой на войне, которую надо было выполнять им самим? Даже в простых обстоятельствах в жизненных мирах многие события происходят параллельно, так, что на них многие не обращают внимания — это свойство сложных действительностей, в каждой из которых есть множество «параллельных обществ». То, что уничтожение евреев не образовывало ментального центра солдат, а может быть и многих служащих СС, следует также из кажущегося таким второстепенным факта, как то, что время, затраченное Генрихом Гиммлером в его пресловутой «Речи в Познани» на вопрос об уничтожении евреев, находилось в пределах нескольких минут. А вся речь, что совершенно точно, длилась три часа. Такие аспекты в фиксации сенсационных цитат («Многие из вас узнают, как это, когда 50 трупов лежат рядом…») упускаются.
В рассмотрении наших материалов мы исходим из того, что знание как о факте, так и о способах уничтожения евреев было распространено среди военнослужащих, но это знание особо их не интересовало. В сравнении с бесконечными спорами о технике, вооружении и бомбах, о наградах, потопленных кораблях и сбитых самолетах, описания из контекста процесса уничтожения людей оставались в целом скудными. При этом очень мало рассказов более детальных и иногда более точных, чем то, что позднее пытались реконструировать с большим напряжением следователи в ходе длительных допросов. У протоколов подслушивания наряду с откровенностью сообщений есть признак близости по времени — многое из того, что сообщается, происходило еще недавно, и самое главное, не проходило через многоступенчатые послевоенные толкования текстов. Таким образом, материал говорит на более ясном языке, чем пропитанные потребностью ухода от обвинения и защитой протоколы допросов, и еще более ясном, чем мемуарная литература. Фактически подтверждается все, что до сих пор было реконструировано о массовом уничтожении подробными историческими исследованиями, юридическими дознаниями, свидетельствами выживших. Вот что здесь говорят преступники или, по крайней мере, те, которые видели преступления и относились к обществу преступников.