Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

ГРАФ: На аэродроме Пороподиц (?) пехота рассказывала, что они расстреляли 15 000 евреев. Они согнали всех в одну кучу, стреляли в них из пулеметов и всех положили. Около сотни оставили в живых. Сначала они все вместе должны были выкопать яму. Потом они сотню оставили в живых, а других расстреляли. Затем эти сто должны были стащить всех в яму и закопать, оставив небольшое место. Потом они расстреляли и эту сотню, добавили к тем и закопали [296].

КРАТЦ: Я в Николаеве как-то видел большую колонну грузовиков, подъехали машин тридцать. Кто же в них был? Во всех — голые люди — женщины, дети и мужчины, все вместе — в одной машине. Мы побежали туда, куда они подъехали. Солдаты: «Идите-ка сюда». И тогда я насмотрелся. Большая яма. Сначала они просто поставили их к краю. Они падали сами. Тогда им пришлось много поработать, вытаскивать, потому что ровно не получалось, когда они падали друг на друга. Потом люди должны были спускаться вниз. Один должен был стоять сверху, другой спускался вниз. Ложился внизу, следующий — на него, потом все стало просто сплошной зыбкой массой. Один прижат к другому, как селедки. Этого не забыть. Не хотел бы я быть эсэсовцем. Не только русские комиссары раздавали выстрелы в затылок. Другие тоже. Это отмщается [297].

Унтер-офицер Кратц, бортмеханик бомбардировщика Do-217, который со своей частью, 100-й бомбардировочной эскадрой, в 1942 году воевал на юге Рос-сии, описывает здесь техническую оптимизацию проведения акции массового убийства. Он предметно излагает, что практиковавшаяся сначала форма массового расстрела себя не оправдала, потому что в яме не удавалось разместить достаточно жертв.

Кратц описывает это с таким знанием дела, словно какую-нибудь другую техническую сложность, но в завершение приходит к тому, что в этом отношении здесь все-таки говорится о чем-то особенном, как то, что, по его словам, «отмщается». Рефлексии, вроде этой, часто завершают рассказы о массовом уничтожении.

Многие рассказчики, очевидно, видят большую опасность в том, что пере-ход за рамки обычных военных событий и то, что рассматривается как «нормальное», постоянно совершаемое военное преступление, будет «отмщаться». Массовые расстрелы воплощают, таким образом, все-таки такую меру в пере-ходе границ и отклонения от ожидаемого в самой войне, что солдаты не могут себе представить, что в случае проигранной войны это может остаться без последствий.

Следующий диалог вращается вокруг «акции против евреев» в Вильнюсе, в Литве. Он будет здесь подробно документирован, потому что в этом разговоре собрано много аспектов, которые проясняют, в какой противоречивости, и одновременно насколько спокойно солдаты рассматривали такие события, а также то, что им кажется особенно интересным в разговорах о них. На основании разговора между двумя подводниками, 23-летним механиком-маатом Хельмутом Хартельтом и 21-летним матросом Хорстом Миньё, который во время отбывания имперской трудовой повинности в Литве стал свидетелем преступления, становится ясно, в каких относительных рамках размещается массовое уничтожение.

МИНЬЁ: Должны были раздеваться до рубашки, а женщины — до трико и до рубашки, а потом их расстреливало гестапо. Там казнили всех евреев.

ХАРТЕЛЬТ: В рубашках?

МИНЬЁ: Да.

ХАРТЕЛЬТ: Почему так?

МИНЬЁ: Ну, чтобы они с собой не забрали никаких вещей. Вещи отбирались, чистились, штопались.

ХАРТЕЛЬТ: Использовались, да?

МИНЬЁ: Конечно.

ХАРТЕЛЬТ: (Смеется.).

МИНЬЁ: Поверьте, если бы вы это видели, вам бы стало страшно! Мы раз видели расстрел.

ХАРТЕЛЬТ: Стреляли из пулемета?

МИНЬЁ: Из автомата. (…) А мы были еще там, где расстреливали красивую женщину.

ХАРТЕЛЬТ: Жаль ее.

МИНЬЁ: Совершенно голую! Она, конечно же знала, что будет расстреляна. Мы проехали мимо на мотоцикле, и тут видим колонну, она нас окликнула. Мы остановились, спросили, куда они идут. Она сказала, что идут на расстрел. Мы сначала подумали, что она шутит или что-то в этом роде. Она почти объяснила дорогу, где это. Мы поехали туда — там действительно расстреливают.

ХАРТЕЛЬТ: Она тогда еще шла в одежде?

МИНЬЁ: Да, она была очень элегантно одета. Видно, очень бойкая девица.

ХАРТЕЛЬТ: Тот, кто ее расстреливал, определенно стрелял мимо.

МИНЬЁ: Конечно, никто не мог сделать ничего против. Притом… там никто не стреляет мимо. Они подошли, должны были стать первыми, их расстреляли. Там стояли эти с автоматами, они так коротко чертили туда и сюда, один раз — направо, второй раз — налево, из автомата, там стояло шесть человек, там был один ряд…

ХАРТЕЛЬТ: Значит, никто не знал, кто застрелил девушку?

МИНЬЁ: Нет, они не знали. Присоединил магазин, направо — налево, готово! Живы они еще, или нет — все равно, куда в них попало, — они валились вниз, падали в яму. Потом подходило другое отделение с золой и хлоркой, присыпало их, тех, кто лежал внизу, отходили в сторону, и все шло дальше.

ХАРТЕЛЬТ: Они их присыпали? Зачем?

МИНЬЁ: Они же разлагаются, и чтобы не воняло и все такое, поэтому они сыпали сверху хлорку.

ХАРТЕЛЬТ: А те, которые падали, они еще были не совсем мертвые?