Солдаты Вселенной. Лучшая военная фантастика ХХ века

А следом за этой мыслью, тесня торжество, пришла вторая: что в этом мире и без того уже слишком много шума, слишком много смерти, чересчур много, и ему захотелось расплакаться от облегчения и страха, что он все еще жив и здоров. Хорошенькое дельце. Разведчик с базы отыскал вражескую огневую точку, но угодил в ловушку, и теперь вся авиация вынуждена вытаскивать его из-под огня, угрохивая снарядов на миллион кредитов и уничтожая чужого добра на добрых десяток миллиардов.

Молодчина, Де Франко.

Его пробрала дрожь. Он развернулся спиной к полю боя, включил локатор и зашагал, медленно-медленно, нога за ногу, и если бы он то и дело не останавливался передохнуть, замыкая сочленения скафандра, то непременно упал бы. А так — шагал с открытым ртом и гремящим в ушах шумом собственного дыхания. Он шагал, слепо, потеряв ориентацию, пока с базы не засекли сигнал его локатора и не указали Потерянному Мальчику, которого уже и не чаяли увидеть, дорогу домой.

— Тогда вы нанесли нам огромный урон, — говорит эльф. — Это была последняя попытка, которую мы могли предпринять, и мы понимали, что вы уничтожите последние наши орудия. Но также мы знали, что вы сделаете это быстро, а потом остановитесь. Мы научились полагаться на ваши обычаи, даже если не понимали их. Когда начался обстрел, башни пали и больше тысячи наших полегло в городе.

— Но вы продолжаете наступать.

— И будем продолжать. Пока все не кончится или пока мы не погибнем.

Де Франко мгновение смотрит на эльфа. Комнатушка — тесное и стерильное помещение без каких-либо следов ее обитателя, но со всеми едва уловимыми признаками человечности. Спокойная спальня, обставленная в приглушенных желтых и зеленых тонах. Стол. Два стула. Нетронутая постель. Они часами сидят друг напротив друга за этим столом. Всякие теоретические вопросы уже тысячу раз обсуждены, и теперь настало время думать только о недавнем прошлом. И сам Де Франко понимает, что снова запутался в эльфийском мышлении. Оно так и остается тайной за семью печатями. Содержащиеся между строк намеки и предположения абсолютно не человеческие, хотя человеческим языком эльф владеет в совершенстве.

В конце концов, сраженный алогичной логикой:

— Я вернулся на свою базу, — говорит Де Франко. — Я вызвал огонь на себя, но я точно знал, что бомбежка прекратилась. Мы уцелели. Для нас это было самым главным. Ничего личного.

Его ждали ванна, еда и трехдневная доза виски плюс маленькая добавка. Командование выдавало виски в знак особой признательности и как средство, чтобы сберечь рассудок, а ограниченные запасы алкоголя заставляли гарнизоны экономить его и отмерять с точностью до миллиграмма. Он залпом выпил свой трехдневный паек и добавочную порцию сразу после того, как отдраил броню и долго-долго нежился под струей из трубы. Он выпил трехдневную дозу виски разом, потому что отходил от трех дней на поверхности, и он сидел в своем углу в шортах, а армейские сновали вокруг по своим делам, и все они с одного взгляда видели потрясенного человека, который всерьез напивается, и ни у кого из них не хватило грубости или безумия докучать ему — ни поздравлениями с тем, что остался в живых, ни приглашениями в постель, ни случайным взглядом. Армейские не были его подчиненными, он не являлся каким-либо звеном в командной инстанции, которая ими управляла, — так, специальный агент, прикомандированный к здешнему командиру, агент для особых поручений. Он был младший лейтенант Джон Р. Де Франко, если это кого-нибудь волновало. А это не волновало никого вокруг в бункерах. Он был специальный агент и в настоящее время подчинялся приказам капитана, который исполнял обязанности командира на этом отрезке линии фронта, поскольку майора не так давно ухлопали, все ждали пополнений, а высокие чины прохлаждались на орбите, в сухости и безопасности, прикрытые от земли щитами и в тысяче миль над ней.

А Джон Де Франко, специальный агент и ходячая мишень, сохранял свой серебряный значок с эмблемой Земли и Луны, свой голубой берет и полевую форму свернутыми и убранными подальше от сырости в плесененепроницаемую пластиковую сумку, лежащую в ногах койки. Броня же была его рабочей формой, проклятая, чертова броня, которая до крови натирала ему в каком-нибудь новом месте всякий раз, как он перенастраивал ее. И вот он сидел в шортах и пил: первый стакан залпом, следующий за ним, следующий и еще следующий медленными глотками, и моргал иногда, когда вспоминал.