Командирский танк мчался по гладкой, как стекло, замерзшей дороге, благодаря «воздушной подушке» практически не соприкасаясь с ее грубой поверхностью и не испытывая никаких сотрясений. Маргрит сидела за своим пультом лицом к Причарду. Ее сиденье было расположено на метр ниже, и поэтому она выглядела просительницей. Ее коротко остриженные черные с медным отливом волосы поблескивали в призрачном свете приборов.
— Слушай, капитан, — сказал сидящий рядом с Причардом Дженни, — жаль, что ты не дал мне подобрать ружье того тупого немца. Знаю я этих рудокопов. С ними нужно держать ухо востро. Не придави ты ногой тело, и они мигом утащат его, а потом попробуй докажи что-нибудь. Помню, как на Парадизе мы с Питом де Хагеном — он был левым стрелком, я правым — одновременно выстрелили в какую-то партизанку. И потом, черт меня побери, Центр решил, что эта девка сама подорвала себя ручной гранатой, а мы ее только ранили. Они нам обоим не поверили. Как ты думаешь…
— Господи боже, сержант, — взорвался Причард, — неужели ты и правда настолько гордишься тем, что убил одного из этих несчастных ублюдков, которые наняли нас защищать их?
Дженни молчал. Причард внутренне съежился, осознав, что именно он только что сказал, и понимая, что сказанного не вернуть.
— Ох, господи, Роб… Прости меня. Я… Я просто еще в шоке, вот и все.
После короткой паузы белокурый сержант рассмеялся.
— Мне ни разу в жизни не стреляли в голову, капитан, но я понимаю, что это и впрямь может потрясти. Да уж. — Он помолчал, как бы решая, стоит ли продолжать. — Знаешь, капитан, а ведь целую неделю после участия в первой акции я намеревался уйти из Молотобойцев, даже если бы всю оставшуюся жизнь мне пришлось мыть полы на Курвине. В конце концов я все же решил остаться. Мне не нравятся… правила этой игры, но я в состоянии научиться играть по ним. И я действительно научился. Одно правило гласит, что, убивая людей, которых Хаммер хочет видеть мертвыми, нужно делать это как можно лучше. Да, я горжусь тем, что сегодня сделал. Один точный выстрел. Меня не волнует, зачем мы на Кобольде и кто привел нас сюда. И… знаю только одно — я должен убить любого, кто стреляет в нас. Так я делаю и буду делать.
— Честно говоря, я тоже рад, что ты сделал это, — сказал Причард, глядя сержанту в глаза. — Твоя реакция позволила сегодня ситуации не выйти из-под контроля.
Точно не слыша его, Дженни продолжал:
— Я боялся, что, оставшись с Молотобойцами, превращусь в зверя — вроде тех псов, которых мы в каменоломнях натаскивали убивать крыс. И так, кстати, оно и вышло. Но теперь уж с этим ничего не поделаешь.
— А жалко все-таки этих деревенских, правда? — неожиданно спросила Маргрит Причарда.
Капитан посмотрел вниз и встретился с ней взглядом. Глаза у связистки были зеленовато-голубые, словно цветы цикория.
— Ты, наверно, во всем полку одна так думаешь, — ответил он с горечью. — Не считая меня самого. И, может быть, полковника Хаммера…
Быстро вспыхнувшая улыбка Маргрит тут же погасла.
— Среди Молотобойцев есть очень правильные солдаты, — сказала она, — которые никогда не поверят, что Барт передает оружие поселенцам с Авроры — раз он подписал контракт, запрещающий делать это. Ты не такой. Видит Бог, полковник Хаммер тоже не такой, и он поддерживает тебя. Я слишком давно рядом с тобой, Дэнни, чтобы поверить, будто тебе нравится то, что вытворяют французы.
Причард пожал плечами. Все лицо у него одеревенело от синяков и лекарств, которые ему вколола Маргрит. Если бы он тогда застегнул на горле ремешок шлема, ударом ему сломало бы шею, хотя сама пуля так и не пробила шлем.
— Разумеется, мне это не нравится, — согласился капитан. — Я сразу вспоминаю, до какой нищеты довели нас политики на Земле: ведь тысячи людей были согласны сражаться где угодно и подписать любой контракт за гроши, лишь бы только покинуть планету. А если на Кобольд едут люди только из тех миров, которые основали эту колонию, тогда здешние французы, наверно, еще не самые худшие из них… Так что, если говорить как на духу, я сочувствую здешним немцам. — Причард продолжал, не отрываясь, смотреть в глаза своей связистки. — Однако Роб прав, Маргрит: я буду делать свое дело независимо от того, кто при этом пострадает. Мы не сможем противостоять Барту или французам, пока те открыто не перейдут черту. А ни к чему хорошему это не приведет. Да я ничего хорошего и не жду.
Маргрит легонько дотронулась до лежащей на колене руки Причарда.
— Но ведь как только представится шанс, ты обязательно что-нибудь сделаешь, да?
Он в ответ стиснул пальцы женщины. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что Причард не просто ждет, пока подвернется случай, но и сам его готовит?
— Разумеется, сделаю, — сказал он. — Но для очень многих к тому времени уже может быть слишком поздно.