Солдаты вышли из окопов…

Встретилась крестьянская телега с двумя ранеными солдатами, запряженная рослой гнедой лошадью. Один — с перевязанной ногой — правил лошадью, другой лежал, забинтованная голова его моталась на сене, и он от боли вскрикивал.

— Сами себе лазарет! — весело сказал солдат с перевязанной ногой. — Экуирую себя да товарища. Лошадь достали и помаленечку пробираемся.

На них смотрели с завистью и одобрением.

— Смотрите, только бы не поймали вас, — сказал Рогожин.

— Нас-то? — с великолепным пренебрежением проговорил солдат. — Сейчас сами господа офицеры едва ноги уносят. Где им на других смотреть-то!

— Возьми в свой лазарет, — попросился Черницкий. — Что мне тут делать?

— Места хватит, — проговорил раненый. — Забинтуйся да ложись. А документов нам не надо. Мы и так поверим солдатскому слову. Воюйте себе на здоровье, землячки!

Он тронул вожжи. Выражение счастья и упорства проступало на его лице.

Проходили большое село. У массивных амбаров стояли часовые. Двери были распахнуты, и с улицы были видны ящики, сложенные до самого потолка. Кавалерийский полковник, циркулем расставив тонкие стрекозиные ноги, кричал на военного чиновника, стоявшего перед ним с унылым и равнодушным видом:

— Я вас спрашиваю, какое вы имеете право так действовать? Вас надо расстрелять! Ни одного патрона нет в частях, а он прячет целые склады! Для кого ты их прячешь? Для кого?

— Зачем же меня расстреливать? — с унылым равнодушием отвечал чиновник. — Патроны — казенное имущество. Я их по росписи принимал, по росписи и выдаю. А вы — чужая часть. Не нашего корпуса. У вас свое снабжение. Как же я могу чужой части выдавать казенное имущество? Меня за это под суд отдадут.

— Вот из-за таких сукиных сынов мы войну проигрываем! — ревел полковник. — Сейчас же выдавай патроны! Слышишь? Ведь все равно немцам достанутся.

— Нет, не достанутся! — стоял на своем чиновник. — Мы постараемся вывезти, а не удастся — взорвем… А выдать чужой части, как хотите, не могу.

Полковник схватил его за грудь и отбросил в сторону.

— Грузите на мою ответственность, — крикнул он солдатам. — И живей, ребята!

К складу уже подъезжали подводы, окруженные кавалеристами. Дюжие солдаты начали быстро выносить ящики. Они хохотали, явно радуясь тому, что их начальник нарушил казенный порядок и без спроса, даже насильно берет патроны. К полковнику подошел прапорщик, солидный человек с широченной спиной, и попросил разрешения взять патроны для своей части.

— Валяйте, прапорщик, берите! — махнув рукой, распорядился полковник.

В это время в небе послышалось гудение, и люди, крича, побежали в укрытия.

Бомба попала в соседнюю избу и разметала ее с грохотом. Солдаты, грузившие патроны, погнали лошадей и с гиканьем понеслись по улице. Полковник, ругаясь, вскочил на коня и умчался.

13

Из генерального штаба на автомобиле прибыл офицер с инструкциями и срочным приказом. Это был щегольски одетый капитан, совсем еще молодой, с беспокойными движениями. Он подробно, очевидно восхищенный важностью своей миссии, передавал Уречину, в чем заключается задача его полка (он говорил «вверенного вам полка»), и, не удержавшись, стал излагать обстановку на фронте, принимавшую, по его словам, катастрофический для русской армии характер. Уречин, слушая, так смотрел на капитана, что тот, смутившись, поспешил откланяться.

— Наполеончики! — насмешливо проговорил Уречин. — Только что из академии и уже полководец! Офицер генерального штаба осмеливается на фронте, в разгаре боевых действий, выговорить — «катастрофа». Я бы ему роту не доверил, а он убежден, что лучше всех понимает положение армии, и хвастает этим!

Он пригласил старших офицеров, чтобы вместе с ними разобрать обстановку и задачу, данную полку.

Положение русских было тяжелое. Третья армия Радко-Дмитриева занимала фронт от впадения Дунайца в Вислу до Лунковского перевала в Восточных Карпатах. Справа к ней примыкала четвертая армия, слева — с юга, занимая лесистые Карпаты, до Ужокского перевала — восьмая армия. Русское командование давно знало, что германцы готовят прорыв в районе Горлицы. Туда подвозили они тяжелую артиллерию, минометы, огромное количество боевого снаряжения и подбрасывали новые дивизии с англо-французского (Западного) фронта.

Третья армия, против которой готовился удар, не имела в своем ближайшем тылу ни укрепленных позиций, ни армейского резерва. И все же ставка позволила главнокомандующему Юго-Западным фронтом генералу Иванову продолжать карпатскую операцию и не настаивала на перегруппировке сил Юго-Западного фронта для противодействия явно готовящемуся удару германцев. Кроме всего прочего, положение ухудшалось еще неурядицей в тылу, слабостью транспорта. Значительная, часть снарядов застревала внутри страны. В Архангельске образовалось настоящее кладбище боевых материалов, доставленных морем из-за границы, — тридцать миллионов одних артиллерийских снарядов. И это в то время, когда в самые горячие дни горлицкого прорыва дневной расход шестиорудийной гаубичной батареи в третьей армии был установлен в десять выстрелов — меньше двух на орудие!