Соленая Падь

- Через это какие мы несем потери? - спрашивал тем временем Кондратьев. - Страшно подумать! Ведем идейную борьбу среди населения месяцами, доказываем идею справедливыми действиями, а тут является Брусенков и первого попавшегося попа - бах! Старики и старухи манифестации устраивают, протестуют. В Малой Крутинке обстреляли наш разъезд. Когда схватили, расследовали - оказались свои, но только - верующие. За попов сделали отместку! И по всем другим селам и деревням, особенно где нету твердых большевиков, чтобы пресечь тебя, - как ты действуешь, товарищ Брусенков? - И Кондратьев стал еще рассказывать о действиях Брусенкова, а потом вдруг остановился, прервал сам себя. Не сразу продолжил речь. - Товарищи! продолжил он чуть спустя уже медленно и глядя на одного Мещерякова. Товарищи! Если бы у нас происходил суд, мы хотим того или нет, а предъявили бы обвинения товарищу главкому. Суровые, законные. Но мы сейчас хотя и судим, но мы - не юристы, не присяжные заседатели. Мы - революционеры! Мы следуем за товарищем Лениным и имеем цель - победу революции. Вот - наш устав и кодекс, наши закон и мораль. И вот в то время, как Брусенков этой цели, то есть победе революции, мешает, нет даже надежды, что и дальше мешать не будет, - без Мещерякова, без его влияния на армию мы скорой победы не одержим. Если начальник главного штаба товарищ Брусенков перед лицом революции сам себя судить не может, не способен к этому, то мы надеемся и уверены, что наш главком рассудит свои собственные поступки, сделает правильный вывод по самой высшей честности, не уронит, не запятнает, а высоко понесет наше победное знамя! Мы нынче отрезаны от города колчаковцами, мы - одни. И нам этот период, покуда мы одни, без России, одни, какие есть - нужно пережить, как большевикам истинным. Давайте переживать!

Может быть, Кондратьев говорил бы и дальше, но вскочил с места круглолицый представитель северной неприсоединившейся армии.

Еще до начала совещания к нему обращался то один, то другой, но фамилии его, должно быть, никто не знал - каждый называл, как вздумается, чаще "северным" и "урманным" главкомом.

Урманный главком почему-то все время держал руку на деревянной кобуре кольта, а когда заговорил - тотчас начал расстегивать на ней ремешки, будто сию же секунду собирался открыть пальбу, тем самым подтвердить свои слова. Или она у него пустая была, кобура?

- Товарищи! - говорил он, взмахивая свободной рукой. - Мы к такой армии, к такому главнокомандующему, как товарищ Мещеряков Ефрем Николаевич, ни в коем случае присоединиться не можем - идеалы не позволяют. И к такому главному штабу - тоже не можем: обои они, как две капли, одинаковые! Мы у себя, в собственной местности, давно стали выше всего этого, ибо у нас всякие распри пресечены в самом корне и после того их уже не может быть в природе. А чтобы они все ж таки помимо нас самих не произошли - так мы и не делаем ни главных, ни районных, ни сельских и никаких других штабов. Комиссий - тоже никаких. У нас полная ясность: революционная армия, и больше ничего. У нас в каждой деревне обязан иметься народный комиссар. Он беспрекословно и дает в армию, сколь положено по раскладке, продуктов питания, обмундирования, конского поголовья и солдатов-добровольцев. С остальными же призывного возраста ополченцами уже сам этот комиссар полностью и самостоятельно управляется, со вверенным ему населением. По военной, гражданской и по любой линии. Когда какая деревня выбрала себе негодного комиссара, даже деспота либо пьяницу, то и пусть сама на себя пеняет, а мы - центральная военная власть - нисколько не вмешиваемся... Как хочут, так пусть и делают, вплоть до того, что устраивают вооруженный переворот против одного комиссара и делают выбор другому. Откуда всем присутствующим должно быть ясно, что мы ближе стоим к всемирной революции, чем вы. Призываем: самораспуститесь и переходите к нам, под центральную революционную народную власть. Или, ежели все ж таки будете судить, устранять и даже стрелять своего главнокомандующего товарища Мещерякова Ефрема Николаевича, то лучше не стреляйте его, а отдайте нам. Нам совершенно необходимы военные спецы.

И урманный главком снова подергал на кобуре ремешки, а Мещеряков снова подумал: "Однако - пустая!"

Все молчали.

Наконец Петрович обратился к урманному главкому:

- Хочу выяснить некоторые подробности.

- Мы с удовольствием поясним!

- Если в вашей местности сельский комиссар не посылает в армию продовольствия, солдат или конское поголовье, что вы с ним делаете? Какие меры воздействия у центральной военной власти?

- Мы такого немедленно же расстреливаем! - ответил урманный главком. Именем военной центральной народной власти!

Кто-то засмеялся, главком сердито оглянулся на этот смех, еще проговорил, подумав:

- Хотя, сказать по правде, это не сильно нам удается, потому что у каждого комиссара имеются свои люди, они своевременно оповещают о приближении представителей центральной власти, и он тоже своевременно скрывается.

Тут уже засмеялся Брусенков, а Петрович еще спросил: