Когда нас выгружали и сдавали «по списку», все воспитанники-старожилы почему-то смотрели не на нас, а на новенькие ранцы и форму. Потом я понял, что частная собственность в детском доме будет отсутствовать всегда. Все общее – значит, не твое. Это со временем приносит страшный вред в имущественных отношениях – не жалеть ничего, отдавать все, этакое безграмотное «широкодушие».
Старшие девочки быстро отобрали у нас ранцы, одежду и выдали их «дочкам» и «сынкам» – тем, кого они патронировали и таскали везде за собой, как кукол. А нам отдали их старую одежду, заявив своим «детям», что купили все новое в магазине. Так они играли во взрослость. Взрослые проблемы решались легко: отними у чужого и отдай своему – и все дела. «Куклы» радовались. В дальнейшем эта тема «свои-чужие» всегда присутствовала. Младшие делились на тех, кого опекали, и тех, на кого не обращали внимания. Это псевдоматеринство не имело ничего общего с настоящим материнством, хотя многим так не казалось. Потом, повзрослев, наши «мамочки» рожали, но обеспечить своих настоящих детей всем необходимым они не могли и не умели. Результат: их дети опять в детском доме. Детдомовские родители точно знают, что государство всегда накормит и оденет их детей.
Мне не посчастливилось попасть в число «обаяшек» – не вышел ни ростом, ни мордашкой и, самое главное, не был похож ни на одну из старших девочек, значит, не «сынок». Это тщательно отслеживалось, и при малейшей схожести у тебя появлялись «маман» или «папан».
Помню, как я радовался, что еду в новое место жизни – до того осточертело пребывание в доме ребенка. И мне наивно казалось, что старый пазик перевезет меня в нечто новое, светлое и красивое. Но, как потом оказалось, дом ребенка был наименее жестоким из всех, где мне удалось побывать. Даже стояние на крупе и битье резиновой лопаткой по ночам – ничто по сравнению с тем, куда увез меня страшный, грязный пазик.
Тот день я помню очень хорошо. Нас проверили на вшивость, лысых и бритых, – тогда из учреждения в учреждение детей передавали с такими «прическами». Это было удобно – вши оставались без хозяина. Помню, одна девочка плакала и кричала при стрижке, умоляя, чтобы ей вернули на место волосы. Старшие, издеваясь, уложили ей состриженные волосы на голову, обещая, что они прирастут. Девочка поверила и какое-то время носила пряди волос на лысом черепе. Все смеялись над ней, а мне, семилетнему, было жаль ее.
Еще хорошо помню, что я несколько дней не ел – настолько сильно я переживал в этом новом месте.
Детский дом находился в сельской местности. Это был двухэтажный барак, около которого стояла одна старая, грубо сколоченная горка. Рядом небольшой пруд, за ним – свиноферма, где трудились воспитанники. На второй или третий день нас отправили пилить дрова, так как детский дом отапливался кочегаркой. Потом оказалось, что все детские дома, в которых я был, отапливались кочегаркой – дровами и углем. Были работы на свинарнике, на кухне и много где еще.
В школу я пришел с опозданием, но, как ни странно, учился хорошо и прилежно, первое время мне нравилось все – и математика, и литература, и история. Единственное, что не нравилось, – не хотелось после занятий возвращаться в эти бараки, где тебя ждала работа, работа и еще раз работа.
В детдоме, как и во всех учреждениях казенного типа, заправляли старшие. Они нигде не работали, занимались самоуправлением – руководили работой на объектах. Еще гоняли младших за бычками к ближайшим ларькам… Как-то старшие собрали всех и сказали, что они решили «снять» телевизор, нужна массовка в магазине. Мы «помассовались» – а куда денешься?
Потом в милиции нашли крайнего из числа средних, посадили на «малолетку».
Если им было нужно вытащить из чужого сарая велосипед, то на это они тоже отправляли младших. Это был круговорот – ведь когда-то они находились в такой же ситуации.
Моей учебе пришел конец, когда в группу пришли старшие и спросили: кто самый умный? Все как бы расступились, а я действительно учился хорошо… Меня стали отправлять то за бычками, то за велосипедом. Я сделал открытие: чем ты умней, тем больше у тебя проблем.
Поэтому я быстро перестал быть умным, стал плохо учиться, прогуливать уроки. Учителя пытались о чем-то говорить с моим воспитателем, но мне больше не хотелось тащить четвертый велосипед и сто пятый окурок. Это помогло выработать умение скрывать свои способности, чтобы не оказаться на всех передовых фронтах, которые придумывали старшие товарищи.
Однажды кто-то меня сдал, рассказав, что я утащил несколько велосипедов. Пришедший участковый, увидев меня, даже засмеялся. Настолько я был мал, что он не поверил, что я мог угнать взрослый велосипед «Десна».
Так как детский дом – это место, где очень сложно от кого-то скрыться, я пропадал на свинарнике. Пропадаешь там, зато не пропадешь. Сверху над свинарником был сеновал, и там можно было поспать. Очень хорошо, что был этот свинарник, где можно было как-то уединиться, укрыться. А если бы его не было?