Солги обо мне. Том второй

Она немного удивленно приподнимает бровь, но не задает лишних вопросов и уходит.

У меня снова дрожат кончики пальцев. Предчувствие встречи возвращает меня в те дни, когда от одного вида Меркурия у меня невыносимо кружилась голова, а его татуированные широкие плечи превращали мои мысли в кисель. Сколько лет прошло, господи… Это как будто посмотреть в зеркало и увидеть там волшебный тоннель в прошлое, куда можно шагнуть и перечеркнуть все, что было после. Вернуться в исходную точку.

Снова стать счастливой.

И… беспомощной.

«Он женат, - напоминает беспощадный внутренний голос, - у него сын. Остановись, Вера, потому что эта планета больше тебе не принадлежит… И вряд ли когда-то принадлежала по-настоящему».

— У нас есть новые круасаны, - предлагает девочка, ставя на стол две простых белых чашки, над которыми поднимается ароматный дымок. Капучино и латте здесь так себе, а вот американо как раз в моем вкусе - с маленькой горчинкой, без кислоты и выноса мозга от крепости. - Не сладкие, с сыром и грушей.

— Можно тоже два, - соглашаюсь, хотя заранее знаю, что мне кусок в горло не полезет.

Она не успевает отойти, а я уже слышу легкий перезвон дверных колокольчиков. Мне даже не нужно поворачивать голову, чтобы «услышать» что это Меркурий - для этого достаточно просто взглянуть на сотрудницу: у нее мгновенно округляются глаза, а из груди вырывается характерный восхищенный выдох.

Когда-то точно так же на его появление отреагировала и я.

Некоторые вещи неизменны.

Глава шестидесятая: Венера

Глава шестидесятая: Венера

— Вы можете идти, - стараясь быть корректной, прогоняю ее от стола. Хотя в груди все равно противно щиплет от ревности.

Время прошло, он, как все шикарные мужики, стал еще шикарнее, а у меня появились первые морщины, болят покалеченные суставы и в груди пропасть вместо души.

Я до последнего не поднимаю взгляд от чашки, делая вид, что в мире нет ничего увлекательнее, чем размешивать кофе. Только когда он молча садиться напротив, засучивает рукава и кладет на стол татуированные руки, я все-таки нахожу в себе силы встретиться с ним глазами.

Он сегодня без костюма - в свободной спортивной кофте, расстегнутой почти до середины груди. В вырезе хорошо видны тугие мышцы и белёсый шрам параллельно линии ребер. Я хорошо его помню, только раньше он был свежее и… ярче.

У него немного запали щеки, но это совсем не делает его хуже, наоборот - придает лицу сходство с хищником. И ресницы как будто стали еще длиннее. И подбородок под темной щетиной - тверже, а разрез губ - упрямее.

Раньше он был самым красивым мужчиной на свете.

Теперь он стал в миллион раз лучшее.

Хотя на осколках меня прошлой, которые я давно похоронила внутри себя, воскресает более подходящее слово - абсолютно офигенный.

Слава богу, мне хватает выдержки не начать глупо улыбаться в ответ - это точно было бы совершенно лишним, потому что теперь у этого офигенного мужчины красивое элегантное кольцо на безымянном пальце правой руки.

Табу, Вера.

Хотя я непроизвольно кручу в ответ собственный «окольцованный» палец.

— Привет, - здоровается Меркурий и без приглашения подтягивает к себе чашку. Делает пару глотков, возвращает на блюдце и одним вопросом выбивает почву у меня из-под ног: - Что случилось с твоим ребенком, Вера?

Если честно, я не пыталась даже представить, какой будет наша встреча, потому что просто вышвыривала из своей головы все мысли о нем. Но даже в страшном сне мне не могло присниться, что Меркурий начнет… с этого. Потому что некоторые вещи, даже если они случились давно, с каждым днем ранят все больше.

Ах да, Олег же сказал ему, что это был наш с ним ребенок.

А Меркурий, конечно, поверил. Почему бы и нет? Мы женаты, в конце концов, и никто в трезвом уме не поверил бы, что с тех пор, как этот монстр вытащил меня из той квартиры, он и пальцем до меня не дотронулся. Исключительно потому, что брезговал, но все же.

— Я не хочу об этом говорить, - стараюсь придать своему голосу уверенную твердость, но звучит это максимально жалко. - В моей жизни достаточно трагедий.

— Что случилось с твоим ребенком, Вера? - упрямо требует Максим. Его глаза так сильно прищуриваются, что темный взгляд начинает причинять мне почти физическую боль. - Я хочу знать.

— Он умер при родах, - выпаливаю скороговоркой.

В грудь как будто врезается комета - жжет и ранит так сильно, что перекрывает дыхание - и мне приходится отчаянно глотать горький горячий кофе в надежде «проглотить» весь этот кошмар. С того самого дня, как я увидела своего сына первый и последний раз в жизни, я запрещала себе произносить эти слова вслух. Я запрещала себе абсолютно все, что с ним связано: не отмечала даты в календаре, не считала дни, не представляла, каким бы он был в месяц, в полгода или сейчас, не думала, каким был бы его голос, когда он назвал бы меня «мамой», и как бы он улыбался маленьким беззубым ртом. Только однажды, перед отъездом, попросила Олега отвезти меня на его могилу, а он сказал, что это лишнее и не пойдет на пользу моему моральному состоянию. Но потом все-таки отвез - по пути в аэропорт.