Солги обо мне. Том второй

Я не ору, но поток злости льется из меня только в путь. Достаточно долго, чтобы, когда меня отпускает, на лице Валерии не осталось никаких эмоций. Она просто так же сидит на полу, но уже не плачет и не вытирает нос шелковым халатом, которым так дорожила.

Не имею ни малейшего понятия, что она скажет, когда решится прорвать затянувшуюся после моего монолога паузу.

— Она знает, что Вова - ее сын? - Лера медленно поднимается, уже абсолютно спокойная. Но я жопой чувствую, что в эти минуты затишья в ее голове произошел какой-то сдвиг.

— Я искал подходящий повод, чтобы сказать об этом. Вам обеим.

— Значит, ты ничего ей не скажешь. - Жена убирает с кофейного столика оставленные там чашки и блюдца с остатками круассанов. Делает все спокойно, как будто наша жизнь только что не разделилась на «до» и после». - Вова - наш сын. Мой сын, - добавляет, уже глядя мне в глаза.

Как там она говорила? Нарочно, чтобы я снова почувствовал, каково ей.

— Если ты скажешь, что Вова - ее сын, эта женщина попытается его забрать. - Валерия кривится так натужно, как будто это происходит прямо сейчас, и ей остро не хватает кислорода. - Она может оспорить твое право воспитывать сына самому. И тогда…

— Прости, но это решение касается только нас с Верой, - останавливаю ее внезапную активность. - Твое мнение в этом вопросе…

— … не имеет значения? - опережает жена, и ее голос снова срывается на самые верхние ноты.

В какой-то момент она замирает, пугаясь собственных эмоций, но быстро приходит в себя.

— А то, что все эти годы я воспитывала Вову как своего сына тоже не имеет значения? Я была с ним, когда он не мог уснуть ночами, когда у него болел живот, когда он впервые простудился, когда начал ходить. Он назвал мамой меня! - Жена так яростно тычет себя в грудь, как будто Вера уже здесь и нужно дополнительно показать пальцем на «настоящую мать», чтобы даже тени на стенах не сомневались, кто заслуживает так называться. - Вова - мой сын! Помнишь, ты сказал, что ему нужна мать?

— Это бессмысленный спор, - пытаюсь закончить разговор, который, ожидаемо, перерастает в скандал. Я знал, что Валерия не сможет понять, поэтому и тянул резину. Очень зря.

— Ты не имеешь права решать сам!

— Тебе нужно успокоится, - нарочно оставляю без внимания ее крик. - Мы вернемся к этому разговору потом.

— Когда потом? После того, как скажешь ей? Максим, ты не можешь так поступить со всеми нами!

Самое хуевое то, что она правда считает себя вправе влиять на ситуацию. А мне даже особо нечем возражать, потому что все эти два года она действительно заботилась о Волчонке как о собственном сыне, и у меня ни разу не было повода подозревать ее в лицемерии. Я просил ее стать матерю Вовке, а теперь сам же прошу отказаться от него.

— Ты подумал о том, что будет, когда эта женщина узнает правду? - Валерия определенно настроена продолжать разговор на повышенных тонах. - Она попытается его забрать!

— Ты повторяешься.

— Что будет, если она заберет его в свой дом?! К своему сумасшедшему мужу?! Этот человек способен на все!

Я молчу.

Потому что еще не забегал так далеко.

Хотя, кого я обманываю? В том будущем, где Вера узнавала правду, не было никакой ее семьи и моей семьи - там были только мы: я, она, Вовка. Точка.

Возможно, эти мысли каким-то образом отражаются на моем лице, но скорее всего, Валерия думает примерно так же, потому что неожиданно прижимает ладони к щекам и качает головой, как будто из последних сил отмахивается от той реальности, в котором ей нет места.

— Нет, слышишь, - Валерия мотает головой, - ты не поступишь так со всеми нами.

— Ложись спать, Лера. Сегодня говорить об этом бессмысленно. - Пресекаю ее очередную попытку возразить резким взмахом руки. - Хватит!

Это впервые, когда я повышаю на нее голос.

И впервые, когда мы спим в разных комнатах не потому, что болеет Волчонок и Валерия чутко сторожит его сон. Просто это первая ночь, когда нам больно находиться рядом друг с другом.

Глава шестьдесят шестая: Юпитер

Глава шестьдесят шестая: Юпитер

— Я говорил, блять, что не буду терпеть твои заёбы!

Мой кулак «прилетает» куда-то в область ее носа, хотя уже без характерного хруста. Лицо мартышки так густо залито кровью, что отличить ее перед от затылка я могу только по волосам. Часть из них валяется на полу сбитыми колтунами вокруг ее скорченного на полу тела.

— Я предупреждал тебя, тварь!

Она тихо стонет от пинка ногой куда-то под ребра, и заходится кашлем, разбрызгивая вокруг красную вязкую слюну.

— Пожалуйста, - слышу ее сиплое дыхание, - Олег, прошу тебя… мне больно…

— Очень хорошо, что тебе больно! - Я заношу кулак для очередной порции «воспитательных нравоучений», но меня останавливает брезгливость - манжеты рубашки и край галстука безнадежно испачканы кровью.

Все это я снимаю, сворачиваю в кулек, бросаю в раковину.