Солги обо мне. Том второй

— Это вместе с моральной компенсацией, - перебивает он и медленно встает, оправляя лишенный даже микроскопических складок пиджак. Амбалы тут же послушно становятся ему за спину. - У тебя три дня, Олежек. Ровно три, начиная с этой минуты. Никаких отсрочек, никаких поблажек. Попробуешь снова меня наебать - разговор у нас будет совсем другой. Короткий и неприятный. Некоторые вещи я привык решать быстро, особенно, когда на кону стоит моя репутация. Скажи спасибо своей сосалке, что я сжалился и накинул еще день.

Дождавшись, пока я кивну в знак того, что услышал, Щербаков идет к двери, но уже у порога останавливается и добавляет с видом человека, который забыла самое главное. Что, блять, он еще от меня хочет, ёбаный ты блять?!

— На случай, если вдруг твой тупой мозг не додумается до этого самостоятельно, предупреждаю - очень не советую даже пытаться сбежать. Ты же меня знаешь - я всегда подстраховываюсь. И передавай привет Виктории. Жаль, что она уже такая потасканная, а то бы я пристроил ее в один притон для любителей «возрастной» клубнички.

Когда он уходит, я еще раз смотрю на цифры в сраной бумажке.

Это реально полный пиздец, потому что есть просто большие суммы, есть очень большие суммы, и даже - нереально большие, но выставленный Щербаковым счет - это лютый пиздец. Мне придется конкретно выпотрошить все свои счета и активы, чтобы дать седому мерину то, что он хочет.

Пока прокручиваю в голове, где и сколько, по примерным подсчетам, перед глазами мелькает разлитое бухло на столе. Уродливые капли цвет мочи с кровью на моем прекрасном дорогущем столе из орехового дерева, который привезли под спецзаказу с бельгийской фабрики. Смахиваю их рукавом, но становится еще грязнее.

Проклятый Щербаков!

Бью кулаком по столу - снова и снова, пока не начинает трещать пальцы.

А потом смахиваю все на пол.

Хватаю стакан, разбиваю об лакированную поверхность. Самым большим осколком царапаю на ней «ХУЙ ВАМ ВСЕМ!!!» И устало падаю обратно в кресло, корчась от боли, когда кровь толчками бьет из разрезанной ладони. Перетягиваю ее носовым платком, но ни хрена не помогает.

Вылетаю в гостиную. Ника сидит на диване, как Хома из старого фильма, в кругу использованных, испачканных кровью салфеток. На мое появление она вообще никак не реагирует - продолжает смотреть в одну точку перед собой и стирать кровь с противно распухшей губы. Блять, она вообще может сломаться? Сколько ее нужно бить, прежде чем закончится заряд ее внутреннего мотора, она ляжет, и наконец, перестанет корчиться, изображая жизнь?

Интересно, она что-то слышала?

— Не вздумай делать глупости, девочка.

Она, не произнося ни слова, бросает под ноги очередную использованную салфетку. Я бы с огромным удовольствием въебал бы ей как следует, чтобы забыла как корчить вот такую рожу, но сейчас есть дела поважнее.

— Мы еще вернемся к этому разговору, Ника.

«Как только я разберусь со старым козлом».

Глава семьдесят вторая: Венера

Глава семьдесят вторая: Венера

Я не сплю всю ночь.

Брожу по дому как призрак, хотя «брожу» - это громко сказано, потому что мое хромое передвижение с трудом вписывается в привычное значение этого слова. Пару раз за ночь мои колени так невыносимо противно скрепят, что я невольно вспоминаю то темное фэнтези, в котором один из главных героев был ядовитым, искалеченным пытками инквизитором, и половина его дурного характера «образовалась» именно ежеминутным страданиям, потому что он тоже не мог ходить без своей тяжелой трости.

Если бы кто-то ночью дал мне в руки что-то достаточно тяжелое и убийственное, я бы тоже стала достаточно отравленной, чтобы списать любые свои поступки на больные колени, синяки и разбитые вдребезги мечты.

Но, слава богу, единственным моим спутников в эту бессонную ночь были только собственные глупые мысли, потому что Олег так и не вернулся, а рано утром, буквально с первыми лучами солнца, из дома ушла и охрана, которая - странное дело - прямо перед появлением того седого мужчины - исчезла, как будто ее и не было.

Остался только Вадим, который снова робко появился в гостиной и предложил мне помощь.

— Может быть все-таки в больницу? - говорит он и сейчас, когда я медленно хромаю в кухню, где он как раз колдует у плиты, пытаясь сделать что-то с яйцами.

Выглядит это так, будто он вообще впервые в жизни взял их в руки в первозданном виде. Но, как ни странно, на сковородке они выглядят вполне съедобно. Хотя мой желудок подворачивает от одной мысли о еде.

— Все в порядке, если за ночь не сдохла - значит, уже и не сдохну. Сделай мне кофе, пожалуйста, - прошу я и с трудом вскарабкиваюсь на край высокого барного стула. В зеркальной столешнице из карамельного мрамора, почти не узнаю отражение своего лица, так сильно оно изуродовано.

Вадим тут же отставляет сковороду и заправляет кофемашину, но когда протягивает мне чашку, у него снова мелко дрожат руки. Смотреть на меня - то еще удовольствие не для слабонервных. Даже не представляю, как завтра ехать на встречу с Меркурием.

Я не готова к этому ни морально, ни физически.