К вечеру она готова вешаться от безделья, ведь весь дом осмотрен от начала и до конца, исключая разве что спальню и личный кабинет новоявленного главы семьи Чон. Запретный в детстве сад тоже исследован вплоть до каждого угла маленького совсем лабиринта, все слова сказаны, а темы почти исчерпаны в приятных разговорах с госпожой Чон Хеми. После обеда на пороге дома появляется высокий широкоплечий мужчина, коротко представляется Ким Усином и, не давая и коснуться привезённого чемодана, сам заносит его в указанную комнату. После чего смазано прощается, коротко кланяется, явно не замечая, что ему кланяются в ответ, и уходит так же резко и неожиданно, как и появился. Среди привезённой одежды, совсем не подходящей для времяпрепровождения в особняке на берегу холодного осеннего моря, Инён находит короткую записку за авторством Им Нара, полную негодования её скрытностью, с маленькой припиской в самом конце: «Но ты всё равно отдохни как следует. Курортные романы не так плохи, как ты думаешь». Девушка невольно улыбается и, ещё раз взглянув на собранную заботливой подругой одежду, прыскает.
От Чонгука даже к концу дня не появляется никаких новостей, ровно как не появляется и он сам — ни спустя час после своего отъезда, ни спустя три, ни спустя пять. Инён убеждает себя не переживать и не волноваться, ведь это никакого смысла не имеет. Чонгук, хотя и предпочитает притворяться зелёным и порывистым юнцом, на самом деле слишком взрослый, разумный и явно опытный парень, способный не только за себя постоять, но и ответить за других — в этом она убедилась лично. Однако всё равно покусывает в задумчивости ногти и потирает ладонью скрытый под высоким воротом водолазки след на шее, оставленный чужими губами, и от переживаний избавиться не может. А потому, глубоко вдохнув, решается, едва на стол перед ней опускается кружка горячего чая:
— Тётушка, — госпожа Чон в тот же момент заинтересованно поднимает брови и легко улыбается, присаживаясь на соседний стул, — вы не знаете, куда уехал Чонгук?
— Я всего лишь женщина, — замечает она с коротким смешком, — которую любимый муж никогда не считал нужным ставить в известность о своих делах. И сын полностью перенял эту его дурную привычку.
Инён улыбается в ответ и утыкается взглядом в чашку, смущенная собственным вопросом и заинтересованным огоньком, зажёгшимся из-за него в глазах напротив. Проведя целый день наедине с госпожой Чон, она уже почти не сомневается, что та знает, что Инён воспринимает Чонгука совсем не как неожиданно встретившегося друга детства, и от этого ощущает ужасную неловкость. Неловкость, глупо сопряжённую с остальными исключительно положительными чувствами, какие вызывает в ней эта потрясающая во всех отношениях женщина, мать ей не заменившая, но почти наверняка сделавшая бы это, останься они с отцом жить здесь.
— Не беспокойся о нём, — продолжает она, — Чонгук — взрослый мальчик и сумеет о себе позаботиться, — а потом хмыкает и добавляет, весело сверкая глазами: — Вот говорю это, а сама себе не верю.
— Это всё материнское сердце, — понимающе кивает Инён и делится доверительно: — Я понимаю, что зря волнуюсь, но почти уверена, что он сейчас решает проблемы, возникшие по моей вине, поэтому и переживаю.
Женщина вновь заинтересованно поднимает брови и слегка склоняет голову набок, и Инён, набрав в лёгкие побольше воздуха, решается на то, чтобы всё ей рассказать. Всё — исключая разве что абсолютно лишние личные подробности.
Госпожа Чон слушает внимательно, задаёт уточняющие вопросы, многозначительно улыбается, когда Инён скомкано поясняет что-либо, всячески избегая волнующих сердце воспоминаний, и заставляет её пуще прежнего смущаться и уверяться в том, что всё знает.
— Не злись на своего отца, — говорит женщина, едва она заканчивает свою неожиданную исповедь, и слегка сжимает её ладонь в своей руке. — Когда Сонми умерла, он и правда решил всё бросить. Хотел полностью посвятить себя тебе, твоему будущему, вырастить тебя в изоляции от всего того, в чём пришлось взрослеть ему. Для Минсока никогда ничего важнее тебя не было. Уверена, нет и до сих пор, раз он даже решил скрыть твоё возвращение.
Инён, откровенно говоря, совсем в этом не сомневается, ведь знает собственного отца — она уверена — лучше, чем кто бы то ни был. И хотя понимает отчасти необходимость скрыть от неё собственную деятельность, не видит смысла вообще продолжать её, если обещал похоронить ту навсегда. Он сделал это тринадцать лет назад, едва только Со Сонми — её горячо любимая мама — умерла, не сумев справиться с тяжёлым бременем болезни.
— Он не солгал тебе, — мягко улыбается женщина. — Может быть, лишь отчасти. Ты ведь знаешь, что он был когда-то подпольным доктором, поэтому всего лишь решил вернуться к этому.
— Но что-то пошло не так, да? — усмехается в ответ Инён. — Всё всегда идёт не так — это любимое его оправдание. Поэтому я лишь жду того, когда он скажет это мне в лицо, потому что не захочет пускаться в объяснения.