Читаем Солнечная полностью

Правило было простое. Под рулевой рубкой была тесная, плохо освещенная раздевалка. Каждый поднявшийся на борт должен снять и повесить там верхнюю одежду. Все мокрое, заснеженное, обледенелое ни под каким видом нельзя вносить в жилые помещения. Запрещенные предметы: шлемы, очки, перчатки, ботинки, мокрые носки, комбинезоны для снегоходов. Мокрые, заснеженные, обледенелые, они должны находиться в гардеробе. Кара за нарушение – смерть. Добродушные художники засмеялись; это были разумные люди, румяные, в толстых свитерах и темных рубашках. Биэрд, забившийся в угол с пятым бокалом ливийского vin de pays, одурманенный болеутоляющими и болью, органически враждебный коллективу, изобразил улыбку. Ему не нравилось быть членом группы, но и не хотелось, чтобы группа об этом знала. Были еще другие правила и хозяйственные детали, и внимание у него рассеивалось. Из-за Пикетта, из камбуза по ту сторону дубовой лакированной стенки доносился запах жареного мяса и чеснока, звяканье ложек о кастрюли и рычание международного повара, распекающего кого-то из подручных. Трудно не обращать внимания на кухню, когда на часах восемь двадцать, а ты давно ничего не ел. Есть или не есть по желанию – это была одна из свобод, которые Биэрд оставил на дурацком юге.

За день солнце поднималось едва ли на пять градусов над горизонтом, и в половине третьего, словно отказавшись от скучной работы, зашло. Биэрд наблюдал закат через иллюминатор возле своей койки, лежа в муках. Плоская снежная равнина фьорда сделалась синей, потом черной. Как он мог подумать, что, проводя восемнадцать часов с двадцатью людьми в тесном закрытом пространстве, он обретет какую-то там свободу? По приезде, когда он проходил через кают-компанию по пути в свою каюту, раньше всего его взгляд зацепила гитара, дожидавшаяся в углу своего бренчальщика и мучителей-подпевал. Большая часть книжного шкафа была занята настольными играми и колодами замусоленных карт. С таким же успехом он мог поселиться в доме престарелых. Среди игр была, конечно, и «Монополия» – еще один повод для огорчений. Ян помог ему слезть со снегохода, наполовину провел, наполовину пронес по сходням и проводил в гардероб. Медленно, с кряхтением и стонами, Биэрд принялся снимать с себя наружные оболочки и расстегнул молнию комбинезона в ужасе от того, что ему сейчас откроется. В сумраке он не сразу нашел место для своей одежды, а найдя – крючок номер двадцать восемь, – услышал за спиной приятный грудной женский голос, ласково произнесший:

– Это только что выпало у вас из брюк.

Он обернулся. Перед ним стояла Стелла Полкингхорн и протягивала ему что-то тоненькое и серое. Она держала предмет двумя пальцами.

– По-моему, это ваша гигиеническая помада.

Она назвала свое имя, он назвал свое, они пожали руки. Она сказала, что для нее большая честь познакомиться с замечательным ученым, а Биэрд сказал, что он давний почитатель ее таланта. Только после этого они разжали руки. Лицо ее нельзя было назвать красивым, но оно было широким и приветливым; из-под шерстяной шапочки выбивались светлые волосы. Ему понравилось, что она смотрит ему в глаза с любопытством. Сколотый передний зуб придавал ей выражение юмористической удали. Она сказала, что надеется на приятное знакомство, он сказал, что тоже надеется; она замешкалась – видимо, не хотела уходить, а что еще сказать, не знала. Он тоже не нашелся – мешала боль.

Потом она сказала:

– Ну, увидимся, – и вышла из гардероба.

Он до вечера пролежал на койке, в тумане глупых замыслов и сожалений, снова и снова разглядывая поврежденную кожу, строя планы немедленного отъезда и заново проигрывая их встречу. Можно отправить электронное письмо со срочным вызовом в Англию. Но обратная поездка на снегоходе представлялась невыносимой. Пусть пришлют за ним вертолет из Лонгьира. Сколько они стоят? Наверное, тысячу фунтов за час. Значит, три часа, совсем недорого за то, чтобы не петь «Десять негритят». Надеется на приятное знакомство. Это может означать что угодно. Нет, только одно. И какая удача – в списке на доске объявлений значилось, что он единственный гость с отдельной каютой. Но он выбыл из строя, возможно, на несколько недель. Он еще раз осмотрел его. Похоже на ожог – распухло и покраснело, ему необходимо побыть одному, надо улететь домой, надо постараться сесть с ней рядом за ужином. Но его там не будет. Прилетит вертолет. Нет, ночью не полетит. Им доступны другие виды секса – то есть ей доступны. А какой в этом смысл? Может, у него уже налаживается. Он еще раз посмотрел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза