Солнечная

Наконец он выпрямился и постоял, соображая, не допустил ли какой-нибудь простой ошибки. Пока что – нет. Он положил в пакет молоток, расческу и посудное полотенце и отнес к входной двери. По-прежнему в перчатках он прошел по садовой дорожке, остановился у калитки и огляделся. Ни души кругом. Он вынул молоток и забросил его в кусты у передней стены, а потом вернулся в дом, снял перчатки, положил в пакет с яблочным огрызком, расческой и посудным полотенцем, аккуратно сложил пакет окровавленными ручками внутрь, засунул в боковое отделение своего чемодана и застегнул на нем молнию.

Пока, насколько он мог видеть, крови на нем не было – ни на одежде, ни на туфлях. Он взял свой багаж и сумку с инструментами, вышел наружу и ногой закрыл за собой дверь. Непрекращающееся облагораживание Белсайз-Парка гарантировало, что где-то, в нескольких сотнях метров найдется мусорный контейнер. Он бросил туда сумку с инструментами. Через несколько минут он был в Хейверсток-Хилле и на такси поехал на Портленд-Плейс.

Он полагал, что его бесчувственное спокойствие – последствие шока и скоро оно сойдет. Но до того он надеялся встретить кого-нибудь, кто его узнает. Такси высадило его перед Институтом физики – когда-то он был его вице-президентом, – и перед тем, как войти, он нашел урну и избавился от полиэтиленового пакета. В институте все произошло более или менее так, как он рассчитывал. У него там было небольшое дело, и он поговорил с одним из администраторов, который его знал. По ходу разговора он сказал, что прилетел со Шпицбергена, а потом, вскользь, что приехал сюда прямо из Хитроу на такси – и по дороге попал в пробку. Администратор посочувствовал. Он согласился присмотреть за чемоданом, пока Биэрд съездит в Британскую библиотеку.

В такси до Юстон-роуд ноги у него начали дрожать независимо от тела. Но Биэрд пересек двор библиотеки, как любой другой ученый, вошел в здание и нашел свободную кабинку. Он запросил кое-какие статьи – исторические материалы к лекции, которую ему предстояло прочесть, и корпел над ними несколько часов, дожидаясь времени – примерно четверти пятого, – когда, по его расчетам, в кармане должен завибрировать мобильный телефон.

Склонившись над документами, он ничего не читал, но заставил себя набросать несколько заметок. Он был в изумлении от того, что сделал. Всякий раз, когда он задумывался об этом, он задумывался словно в первый раз. Удивлялся тому, что сделал и как спокойно действовал, без размышлений, – вел себя как убийца, заметающий следы, уничтожая истину, которая могла его спасти. Теперь он увяз, единственный свидетель своей невиновности. Фактически он паниковал, хотя ему казалось, что мыслит ясно. Что он знает о судебной медицине? Возможно ведь, что его сегодняшние, свежие отпечатки пальцев отличаются от тех, которые он оставлял в доме неделями и месяцами раньше. В таком случае они покажут, что он был утром в доме, и он станет подозреваемым.

Какие еще ошибки он совершил, какие невидимые соседи наблюдали из окон за его приездом и отъездом? Или видели, как он выбрасывает что-то в контейнер? Правильно ли он сделал, что забрал сумку с инструментами? Пока он стоял на коленях над Олдосом, на парня и на халат могли просыпаться его собственные волосы, микроскопические кусочки кожной шелухи и каких-нибудь других компонентов. Впрочем, это его халат, и так уже хранивший органические следы его существования. Значит, не так страшно. Если весь дом хранит его следы – они его прикрытие. Но только если свежие отпечатки пальцев неотличимы от старых. Где-то здесь на стеллажах стояли сотни книг, в которых это объяснено, но он боялся их заказать. Да и что от этого изменится, если он узнает?

Без десяти четыре он встал с затекшими ногами и пошел в кафе библиотеки ждать звонка, который непременно должен был последовать. В ожидании его он готовился, вспоминая, чего ему не положено знать: что Олдос был в доме, что он любовник Патриции, что он мертв.

Могла быть еще какая-то, четвертая деталь, о которой он якобы не осведомлен, но от нервности он не мог ее вспомнить. Могла быть даже и пятая. Сосредоточиться было не так-то легко: почтенной библиотеке не хватало прежней тишины и серьезности. В кафе сидели десятки молодых людей, студентов. Их рюкзаки и пальто валялись между столами, они ходили по широким лестницам, смеясь, и свободно разговаривали, не понижая голоса. Возможно, это был какой-то особый день, когда библиотека открыта для учащихся. Атмосфера напоминала студенческий клуб в современном университете – бар, пинбол, настольный футбол выглядели бы здесь вполне уместно. Биэрда устраивало, что он незаметен в толпе, но он чуть не пропустил звонок, зажужжавший на час позже, чем он рассчитывал, – а четвертую и пятую деталь, которые ему не полагалось знать, он так и не вспомнил. Оставалось положиться на свою память и верить, что их и нет.

Патриция сказала:

– Где ты?

Голос звучал бесстрастно, и вопреки всему в Биэрде шевельнулась глупая надежда: наконец-то ей небезразлично, где он находится.

Он сказал ей где, а потом спросил:

– В чем дело?