Солнечная

С нами. Это существо размером с булавочную головку уже въехало в квартиру, у него уже есть социальный статус. Биэрд чувствовал себя одновременно ущемленным и переигранным. Он был слишком неуклюж, чтобы внятно изложить общий принцип, который Мелисса так успешно опровергала. Неужели у него нет никаких прав? Он не мог отдать приказ о заблаговременном уничтожении этого существа. Так чего же он добивался? Он попробовал вернуться к исходной точке.

– Останусь я или уйду, внесу свою лепту или нет, в любом случае я стану отцом твоего ребенка. Против своей воли. Ты меня не спросила, потому что знала, каким будет мой ответ.

– Если ты никогда не увидишь ребенка и не будешь оказывать финансовую поддержку, я не вижу, что для тебя изменится.

– Не тебе об этом судить, к тому же ты не права в принципе. По-твоему, нет никакой разницы между тем, что у тебя есть ребенок, которого ты не видишь, и отсутствием ребенка как такового? Ты навязываешь мне выбор, который я изначально не собирался делать.

Он сказал это с жаром, с верой в то, что говорит, но прозвучало это слишком абстрактно. Его истинные возражения, пока не облеченные в словесную форму, лежали в тумане. Для нее это была ожидаемая реакция. Нисколько не обескураженная, она отвернулась и начала накрывать на стол. А заговорив, тронула его за плечо вполне безлично, однако голос ее звучал примирительно, хотя она и не встретилась с ним взглядом.

– Майкл, постарайся посмотреть на ситуацию моими глазами. Я тебя люблю и хочу ребенка, мне больше никто не нужен, вижу я тебя от случая к случаю, и когда это произойдет в следующий раз, можно только гадать, я знаю, что ты встречаешься с другими женщинами, и при всем при этом ты не делаешь никаких шагов ни к сближению, ни к уходу, и так проходят четыре года. Пусти я все на самотек, дело кончилось бы менопаузой. И это был бы выбор, который ты тихо навязал мне.

Тот еще расклад. Она с полным правом могла выставить его за дверь. Он положил ладонь поверх руки, лежавшей на его плече. Как бы извиняясь.

Она перенесла кастрюлю с плиты на подставку и дала ему открыть бутылку вина. Это было «Корбьер», приличное вино, которое ему предстояло пить в одиночку. К своему белому, два пальца от донышка, она едва притронулась. Сев за стол, он вспомнил про подарок – гель для душа и горькие шоколадки из берлинского Тегеля. Только не сейчас. Она накладывала рагу в полной тишине. Своим перечнем обвинений она свела на нет все его возражения. Он догадывался о том, что она знает про его шашни, но то, как спокойно она об этом сказала, его шокировало, нет, взволновало. Подняв вилку, он отчетливо увидел, как будто мозг послал обратную проекцию на сетчатку глаза, такую картинку: Мелисса и девушка, с которой у него была короткая связь в Милане, стоят на четвереньках, две голые подружки, на кровати с пологом, среди смятых простыней и разбросанных подушек, в позе ожидания, освещенные сумеречным светом, как на развороте порнографического журнала. Даже скрепочки разглядел. Он сморгнул это видение и начал есть. Но из-за увиденного у него перехватило горло, так что он с трудом проглотил первый кусок. Она привела резонные доводы, и его построения зашатались, выходило, что он кругом не прав, хотя правда была на его стороне, он увяз, хотя дело вроде бы простое. Она увела разговор в сторону.

Он выждал минуту-другую, а затем, придав своему голосу скорее оттенок мрачной торжественности, чем ворчливости, произнес:

– Мелисса, дело в том, что, если ты пойдешь до конца, у меня просто не будет выбора. Как я могу игнорировать существование моего ребенка? Просто невозможно. Ты наверняка на это рассчитывала, почему я и протестую. Это своего рода шантаж…

Слово повисло над столом, и он уж было подумал, что наконец-то у них начинается спасительная разборка. Но она оставалась невозмутимой, безмятежная будущая мать, спокойно обдумывающая свои слова в процессе пережевывания пищи. Ела она больше, чем обычно.

– Я не рассчитывала на то, что ты не сможешь игнорировать существование нашего ребенка. Если это так, то я счастлива. Я знала, что ты будешь зол, и я тебя не виню. У меня была мысль сказать тебе, что все случилось по недоразумению, но я бы не смогла с этим жить.