Солнечная

Тот факт, что Майкл Биэрд – единственный ребенок в семье, ни у кого не вызывал удивления, да он и сам первый признался бы, что братские чувства ему неведомы. Его мать Анжела, костлявая красотка, души в нем не чаяла, и еда была способом выражения ее любви. Она упаивала его молоком из бутылочки, с добавкой по первому требованию. За четыре десятилетия до получения им нобелевки по физике он вышел в лидеры окружного соревнования для младенцев в категории от новорожденных до шестимесячных. В те суровые послевоенные годы идеалы младенческой красоты ассоциировались главным образом с жировой массой, тройным подбородком а-ля Черчилль, мечтами о конце карточной системы и наступлении эры изобилия. Бэбиков демонстрировали и оценивали, как призовые кабачки, и в 1947-м пухлявый и жизнерадостный Майкл обскакал всех.

Надо сказать, для представительницы среднего класса и жены биржевого маклера выставить своего младенца на конкурс во время большого деревенского праздника, вместо того чтобы покупать с лотков домашние пироги и пряную индийскую стряпню, было чем-то из ряда вон. Видимо, она не сомневалась в его победе, как впоследствии, по ее собственному признанию, точно знала, что он получит стипендию в Оксфорде. После его перехода на твердую пищу и до конца жизни она готовила для него с той же беззаветностью, с какой когда-то держала перед ним молочную бутылку, и в середине шестидесятых, несмотря на свою болезнь, экспериментировала с новыми блюдами по случаю его редких приездов домой, за что вполне заслуживала голубой ленты Святого Духа от кулинарии. Ее супруг Генри, в еде страшный консерватор, терпеть не мог чеснока и запаха оливкового масла. На ранней стадии замужества по каким-то сугубо личным причинам она от него отдалилась. Она жила ради сына, не оставляя окружающим сомнений в том, кому принадлежит ее сердце: толстячку, всегда тянувшемуся к красивым женщинам и, по совместительству, хорошим кулинаркам.

Генри Биэрд был худощав, с обвислыми усами и зализанными назад каштановыми волосами; его темные твидовые костюмы казались на размер больше положенного, особенно в области шеи. Он обеспечивал свою маленькую семью всем необходимым, по тогдашней моде был суров в проявлениях отеческой любви и избегал физических контактов. Притом что Биэрд никогда не обнимал Майкла и лишь изредка мог ласково положить руку на плечо сыну, он дарил ему все, что полагается: детский конструктор и наборы для химических опытов, детали для сборного радиоприемника, энциклопедии, авиамодели, а также книги по военной истории и геологии, биографии великих людей. Он хорошо повоевал: сначала младшим офицером в пехоте под Дюнкерком, в Северной Африке и на Сицилии, а затем, уже в ранге подполковника, получил медаль за высадку союзнического десанта в Нормандии. Концлагерь под Бельзеном он увидел через неделю после его освобождения, а по окончании войны провел еще восемь месяцев в Берлине. Как многие мужчины своего поколения, он помалкивал о фронтовых делах, наслаждаясь послевоенными буднями с их покойной размеренностью, упорядоченностью и растущим благосостоянием, а главное, отсутствием опасности – короче, тем, что будут находить затхлым все, кто родился в первые мирные годы.

В пятьдесят втором, когда ему стукнуло сорок, а Майклу было пять, Генри Биэрд ушел из коммерческого банка в Сити и вернулся к своей первой любви, то бишь праву. Он стал партнером в старой адвокатской фирме в соседнем городке Челмсфорде, где и проработал до пенсии. Внезапную перемену и освобождение от необходимости ежедневно добираться до Ливерпуль-стрит он отпраздновал покупкой подержанного «роллс-ройса силвер клауд». Эта голубая машина прослужила ему тридцать три года, до самой смерти. С позиций зрелого мужчины, испытывающего задним числом некое чувство вины, его сын оценил сей широкий жест. Вот только жизнь провинциального поверенного, занятого составлением нотариальных актов и заверением завещаний, погрузила Генри Биэрда в состояние еще большего покоя. По выходным он ухаживал за розами, или занимался машиной, или играл в гольф с другими членами «Ротари клаб». Свой брак без любви он флегматично принимал как плату за жизненные блага.