Солнечная аллея

Выходит, Михе ничего не оставалось, как собраться с духом и поступить, как подобает мужчине. В паузе между танцами, пока подбирали очередную мелодию, он встал и у всех на глазах двинулся через весь зал, проделав путь, показавшийся ему бесконечным. И, едва раздались первые аккорды, небрежно бросил Мирьям:

— Станцуем?

Он изо всех сил старался напустить на себя вид непринужденный и бывалый. Однако в следующую секунду, разобрав мелодию, буквально обмер от ужаса, поняв, что опозорился раз и навсегда — это был братский социалистический шлягер самого гнусного пошиба. Слащавый, до боли знакомый чешский акцент! Топтодром в центре зала опустел в мгновение ока. Мирьям со Шрапнелью на секунду прервали свою трескотню, покосились на Миху и дружно прыснули. Свидетелями его позора были все. Миха, словно окаменев, все еще героически стоял возле них, но Мирьям со Шрапнелью уже вовсю болтали дальше, будто он пустое место. Пришлось ему через весь зал шагать обратно, и вся школа на него глазела.

Волосатик сказал:

— Вот это, я понимаю, герой.

И выразил то, что подумал каждый. Ведь Миха был первым, кто отважился пригласить Мирьям на танец.

Миха же долго еще сидел на своем стуле как убитый, покуда не заметил вокруг какое-то странное волнение. Тут и Марио его в бок ткнул, после чего он уже окончательно очнулся. И увидел, что очкарик снял и нервно протирает очки, а у Толстого просто отвисла челюсть.

— Нет, ты погляди, погляди, что делается…

Мирьям танцевала, и танцевала отнюдь не со Шрапнелью. Она танцевала с каким-то парнем парня никто не знал. Он просто зашел с улицы, с парой дружков, и пригласил Мирьям на танец. А дружки его поприглашали других девчонок, причем самых лучших. И к тому же, на медленный танец. На долгиймедленный танец. На самый долгий из медляков, какие есть на свете. Кому хоть раз в жизни посчастливилось под этот музон танцевать, тот уже никогда не забудет, и для него все человечество будет делиться на тех, кто это высшее блаженство изведал, и тех, кому не довелось. И одни будут баловни судьбы, а другие — жалкие горемыки, обделенные поистине космическим переживанием.

А Мирьям с незнакомым парнем не только танцевала, она уже начала обжиматься, причем вовсю. И Миха на все это смотрел, и вся тусовка их смотрела, да что там — вся школа таращилась. Но тут внезапно вспыхнул свет, и в самом центре событий появилась директриса Эрдмуте Лёффелинг. На парне, который обжимался с Мирьям, была фирменная майка гимназии имени Дж. Ф. Кеннеди — Мирьям танцевала с западноберлинцем! Эрдмуте Лёффелинг закатила жуткий скандал. Западноберлинца немедленно выставили, Мирьям в порядке перевоспитания приговорили к выступлению на собрании, и Миха нежданно-негаданно сделался тем счастливцем, которому все люто завидуют.

В последующие дни парни девятых и десятых классов, что называется, пустились во все тяжкие с одной-единственной целью: каждый хотел проштрафиться, чтобы его тоже в порядке перевоспитания приговорили выступить на собрании. Только зря они старались: двумя козлами отпущения лимит грешников был исчерпан. Дело в том, что на отчетно-выборных собраниях неизменно присутствовали представители районного молодежного начальства, и если бы все выступающие запели вдруг одну и ту же покаянную песню про то, какие они были раньше нехорошие, но как отныне клятвенно обещают исправиться, школу, чего доброго, еще сочли бы кузницей пороков и очагом идеологического растления. И тем не менее, все оставшееся до собрания время в школе то и дело происходили «чп», виновников которых при обычных обстоятельствах приговорили бы к выступлению неминуемо. Так, на уроке физики в ответ на вопрос о трех главных правилах поведения при ядерном взрыве Волосатик бодро ответил:

— Первое: обязательно посмотреть на вспышку, потому что больше такого уже не увидишь. Второе: лечь и укрыться белой простыней. Третье: медленно, не возбуждая паники, ползти на кладбище.

Волосатику влепили «кол», но к выступлению на собрании не приговорили.