Солнечная аллея

Музыка тогда была прекрасна, куда лучше, чем сегодня. Это скажет вам любой, кому уже в ту пору посчастливилось иметь кассетный магнитофон. Тогда все и всё переписывали. «Дашь переписать?» — важнее этих слов тогда просто не было. У кого-то была пластинка, он давал другим ее переписать. Сегодня весь мир давно слушает компакт - диски. Ясное дело, они лучше, но в пластинках было куда больше очарования. Сейчас, если компакт - диск даже слегка поврежден, слушать его невозможно, он прямо по душе скребет, и звук этот, к тому же, вызывает ярость, тогда как в подобном дефекте на пластинке было что-то музыкальное и даже убаюкивающее, по крайней мере, после шести-семи прослушиваний ты к помехе привыкал, она становилась тебе как родная. Пластинки брали и руки бережно, любовно, чтобы, не дай бог, не стук нуть, не поцарапать, ведь они такие чувствитель ные. Пластинка дарила человеку чувство, что он держит в руках нечто драгоценное. Стоит только вспомнить, как Волосатик со своими пластинками обращался, как благоговейно вынимал их из кон вертов, как брал только за середину и кант, как даже конверт только за краешек брал… Очкарик собственные оригинальные английские диски по реписал себе же на жалкий кассетник ЦК-20 и слушал только с магнитофона, потому что от иголки, как он считал, пластинки «заигрываются». Марио — тот свой «импорт» слушал исключительно в одиночку, чтобы кто-нибудь ненароком не толкнул проигрыватель. Он даже ходил при этом на цыпочках, боялся, как бы от его шагов иголка не подпрыгнула и не поцарапала пластинку. И все равно — всегда находился кто-то, кто не жадничал и «давал переписать». Для этого встречались специально и переписывать садились вместе — две-три пластинки, а то и больше, но иногда и только одну, особо драгоценную. И не нужно было знакомства, ни дальнего, ни близкого, — достаточно было просто любить одну и ту же музыку. Не обязательно было даже говорить друг с другом, можно было просто молчать и вместе предаваться вечности, чувствуя, каково это — становиться настоящим мужчиной. Музыка, под которую это происходило, могла быть любой — все равно она была классная.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ЧТОБЫ ВСЕ МЫ БЫЛИ ТАКИЕ ЗДОРОВЫЕ!

У Михи западных пластинок не было — невзирая на западного дядюшку. Пластинку в кальсонах не провезешь, а для контрабандистских трюков с двойным дном дядя Хайнц был явно не тот человек. Достаточно было пограничнику чуть медленнее обычного пролистать его паспорт — и дядюшка Хайнц уже на чем свет стоит клял судьбу, спроворившую ему бедных восточных родственников, ради которых он всякий раз подвергает себя поистине нечеловеческому риску. Однажды, когда пограничник вдруг торжествующе помахал его паспортом, у Хайнца просто сердце оборвалось.

— Знаете, что я думаю? — загадочно произнес пограничник, изучая многочисленные штампы в дядином паспорте. — Знаете, что я думаю? Когда человек, вот вроде вас, приезжает так часто, знаете, что я думаю?

Тут у дядюшки перехватило дыхание, и единственное, что он смог — это безмолвно покачать головой. Он до смерти боялся, что на сей раз его уж точно застукают — с бисквитно-вишневым рулетом, приклеенным скотчем где-то между икрой и лодыжкой. И когда пограничник повел его в таможенный барак, дядя Хайнц сразу понял: всё, это конец. Отныне — только небо в клеточку. Он даже запястья уже подставил для наручников. Лучше сразу честно во всем признаться.

— Когда человек, вот вроде вас, приезжает так часто, — продолжил пограничник, доверительно понижая голос, — он наверняка друг нашей республики и приверженец нашего строя.

Дядя, от греха подальше, на всякий случай кивнул. А пограничник, делая многозначительные глаза, перешел на шепот:

— Я вам сейчас кое-что покажу. Только никому ни слова!

С этими словами он откинул мешковину, под которой обнаружилась конфискованная четырехкомпонентная японская акустическая система: две трехполосные напольные колонки, тюнер с автоматическим запоминанием станций, автоматической подстройкой и электронной памятью на множество каналов, усилитель с эквалайзерами, с отдельной регулировкой усиления на каждом канале, с двумя режимами воспроизведения (моно и стерео), а также кучей всяких других кнопок, ручек и клавиш, вдобавок еще и с отдельными выключателями на каждом из четырех компонентов системы. Пограничник торжествующе указал на систему и гордо спросил:

— Ну как?

Дядя и тут не нашелся, что ответить, но этого от него, по счастью, и не ждали.

— Нет, вы только взгляните! Нагромоздили, накрутили, не разбери поймешь чего! — укоризненно сказал пограничник. — Это же до чего надо дойти! И вот такое они там на западе производят! То ли дело мы… — И с этими словами пограничник указал западному гостю на изделие под названием комнатный радиоприемник «Фихтельберг», скромно коротавшее свой век на подоконнике посреди горшков с чахлыми, полуживыми цветами. «Фихтельберг» являл миру четыре ручки, три большие и одну поменьше, одну шкалу настройки и один динамик.