Солнечная лотерея

Взяв из мастерской щипцы, он занялся серпентарием. Для первого раза все шло нормально. Потом, набравшись опыта, он сделает это гораздо быстрее.

Измерив каркас, он определил размеры стекла. Где бы найти никому не нужное окно? Может, взять в коптильне? Ею не пользовались с прошлой весны, когда начала протекать крыша. Он отложил карандаш, взял складной метр и вышел из сарая на двор, залитый ослепительным солнечным светом.

Когда он бежал через поле, сердце его бухало от волнения. Пока все шло как задумано: Питер постоянно добивался превосходства. Чужак мог все испортить, и Питер хотел убедиться, что его не направили по ложному пути. Пока он не понимал смысла появления этого человека и вообще мало знал.

Что он делает в Миллгейте? Наверняка этому есть какая–то причина. Тэд Бартон… нужно им заняться. Если потребуется, его можно будет нейтрализовать. А может, удастся направить его на…

Что–то зажужжало. Питер вскрикнул и метнулся в сторону. Невыносимая боль пронзила шею и плечо, мальчик катался по разогретой траве, крича и размахивая руками. Его охватил панический страх, охотнее всего он зарылся бы в землю.

Жужжание смолкло, остался только свист ветра. Он был один.

Дрожа от страха, Питер медленно поднял голову и неуверенно открыл глаза. Шея и плечо горели: его ужалили в двух местах.

Слава богу, они действовали в одиночку, а не организованно…

Питер встал, пошатываясь. Как он мог так глупо выскочить на открытое пространство! А если бы до него добрался весь рой?

Забыв о стекле, он вернулся в сарай. Это явное предупреждение, и в следующий раз все может оказаться гораздо сложнее. Ему не удалось убить их, обе улетели и теперь передадут новость, так что у этой будет повод для радости.

Да, он добивался превосходства, но не чувствовал себя в безопасности. Пока не чувствовал. Следовало соблюдать осторожность, чтобы не потерять в одну минуту все обретенное. Причем по собственной вине.

Но что хуже всего – он толкнул Чаши Весов, загремевшие, словно падающие костяшки домино. Все было так тесно связано…

Питер огляделся: надо было найти грязь и замазать ею укусы.

– Что случилось, мистер Бартон? – услышал он веселый голос над ухом. – Гайморит? Большинство людей, держащихся вот этак за нос, жалуются на гайморит.

Бартон выпрямился – он почти заснул над тарелкой. Его кофе остыл и помутнел, а картофель подсох и покрылся твердой коркой.

– Что вы сказали? – пробормотал он.

Мужчина, сидевший рядом, отодвинул стул и вытер губы салфеткой. Был он средних лет, полноват и хорошо одет: костюм в мелкую полоску, белая рубашка, на шее элегантный галстук, а на жирном белом пальце – массивный перстень.

– Меня зовут Мид, Эрнст Мид. Все дело в том, как вы держали голову. – Он улыбнулся, показав золотые зубы. – Я врач. Вам нездоровится?

– Я просто устал, – ответил Бартон.

– Вы приехали недавно? Это хорошее место. Я иногда обедаю здесь, когда не хочется готовить самому. Миссис Триллинг любезно соглашается обслуживать и меня. Правда, миссис Триллинг?

Женщина кивнула. Лицо ее было уже не таким опухшим: в сумерках цветочная пыльца разносится не так далеко. Большинство обитателей пансионата перебрались на защищенную сеткой веранду, чтобы немного посидеть в прохладной темноте перед сном.

– Что привело вас в Миллгейт, мистер Бартон? – вежливо спросил врач. Он запустил руку в карман плаща и достал коричневую сигару. – Сюда мало кто приезжает. Вообще–то, это странно. Когда–то здесь было оживленное движение, но с некоторых пор все прекратилось. Пожалуй, вы первый человек, заглянувший сюда за последние годы.

Бартона это заинтересовало. Мид был врачом, он мог что–нибудь знать. Допив кофе, Бартон осторожно спросил:

– Вы давно здесь работаете, доктор?

– Всю жизнь. – Мид неопределенно махнул рукой. – У меня своя клиника на вершине холма, мы называем ее Дом тени. – Он понизил голос. – Муниципалитет не обеспечивает врачебного надзора, поэтому я построил клинику и содержу ее за свой счет.

– Когда–то здесь жили мои родственники, – сказал Бартон, старательно подбирая слова. – Это было давно.

– Бартоны? – Мид задумался. – Насколько давно?

– Восемнадцать—двадцать лет назад. – Глядя на внушительное лицо врача, лучившееся спокойным знанием, Бартон добавил: – Дональд и Сара Бартоны. У них был сын, он родился в двадцать шестом году.

– Сын? – Мид с интересом посмотрел на него. – Кажется, я что–то припоминаю. В двадцать шестом? Наверняка именно я принимал его. Но тогда я, конечно, был гораздо, моложе. Все мы были моложе.

– Этот мальчик умер, – медленно сказал Бартон. – Умер в тридцать пятом году. От скарлатины. Тут был зараженный водоем.

Доктор поморщился:

– О, я вспомнил. Да, это я велел закрыть его, это была моя идея. Так это были ваши родственники? Тот мальчик был вашим кузеном? – Он нервно затянулся сигарой. – Я помню тот случай: трое или четверо детей умерли, прежде чем мы закрыли этот пруд. Бартоны, говорите? – Он задумался. – У них был один ребенок: красивый мальчик. Волосы были как у вас, и вообще лицо похожее. Теперь понятно, почему мне все время казалось, что я вас откуда–то знаю.