Солнечная палитра

Василий Дмитриевич, как всегда любознательный, предвкушал увидеть и запечатлеть на своих этюдах сказочные страны Ближнего Востока, о которых знал по книгам. С собой он вез три этюдника и чемоданы, туго набитые холстами, дощечками, красками и прочими принадлежностями для живописи.

19 ноября 1881 года он и его спутники выехали из Москвы на юг.

В тот же самый день одна знакомая его девушка записала в своем тщательно скрываемом дневнике такие слова: «Простилась с Поленовым перед его отъездом в Египет. Самые разнообразные чувства волнуют меня. И тяжело ужасно, и в то же время радуется сердце за слишком дорогого человека…» А картина «Больная» так и осталась висеть в кабинете Поленова недоконченной.

14. Неурядица

Этюды большей частью не имели прямого отношения к картине. Это были яркие записи о поразивших художника красках Востока, кусочки лазурного моря, рдеющие в красках заката вершины южных гор, пятна темных кипарисов на синем глубоком небе и т. п. Это было нечто, полное искреннего увлечения красочною красотою и в то же время разрешившее красочные задачи совершенно новым для русского художника и необычным для него путем…

Из воспоминаний И. С. Остроухова

Африка. Египет. Три путешественника сидели в гостинице Каира, делясь впечатлениями от только что совершенной ими поездки к пирамидам и обсуждали планы на завтрашний день. Было душно и жарко. За широким окном виднелась залитая солнцем улица восточного города, ослепительно белые дома, как всегда у мусульман, без окон, высокий розовый минарет старинной мечети. По улице двигались, кричали толпы смуглых пешеходов в белых одеждах, в фесках, в тюрбанах, ехали всадники на конях, на верблюдах. И над всем этим живописным зрелищем раскинулось безоблачное небо такой густой синевы, какая никогда и не снилась русскому человеку.

Говорил больше Прахов, говорил увлеченно, со своим всегдашним несколько утомляющим собеседников азартом. Он постоянно повторял те мысли, какие излагал в своих многочисленных статьях, — мысли о том, что художник, создавая картины, не должен вовсе думать о пользе искусства.

Василий Дмитриевич знал Прахова как большого знатока живописи и архитектуры, но никогда не соглашался с его статьями, проповедовавшими «искусство для искусства», а теперь — что поделать? — раз поехали вместе, лучше молчать и не вступать в споры. А впрочем, и вчера и неделю назад было просто некогда спорить — хотелось как можно больше увидеть, услышать и, конечно, запечатлеть в красках.

Семена Семеновича Абамелек-Лазарева Василий Дмитриевич ценил за тонкий вкус и за его увлеченность искусством и стариной, но одновременно его забавляла скаредность молодого богача. В Египте в ту пору во множестве ходили фальшивые монеты, и князь постоянно хвастался, как ловко он сбывает на базаре фальшивые пиастры.

Василий Дмитриевич в своих подробных письмах на родину нередко подмечал разные комические черточки у своих спутников и добродушно над этим подтрунивал. Но одновременно его письма показывали, с какою страстью он относился ко всему тому разнообразию, что каждый день раскрывалось перед ним.

«Тут так много живописного и интересного, что совершенно теряешься, работы пропасть, а времени мало, и приходится брать все урывками», — писал он матери.

Еще на пароходе, еще с берегов Босфора Василий Дмитриевич жил в состоянии особенного душевного подъема. Видевший собор Петра в Риме, Кёльнский собор, Московский Кремль, он был покорен свободным полетом очертаний храма Айя-София в Константинополе. А после Мраморного моря пароход поплыл морем Эгейским, мимо далеких, в синей дымке, легендарных греческих островов. Василий Дмитриевич дал себе слово — на обратном пути заехать в Элладу, с детства любимую.

После шестидневного плавания на пароходе путешественники прибыли в Египет.

Что смотреть? Где побывать?

Привлекало все: и цветастые галдящие толпы на базаре, и огромные прекрасные в своей геометрической простоте пирамиды, и пальмы — грациозные издали, но какие-то безжизненные, словно с картонными листьями, вблизи. Он часами рассматривал коллекции древностей в музеях, древние храмы с величественными колоннами, любовался голубым Нилом в желтых песчаных берегах…