Мы с Вовкой на двоих имели самокат, шахматы из катушек и стреляные гильзы, которые нашли на свалке, а Витька Гусинский, наш сверстник (по кличке Гусь), имел полевую сумку, перочинный ножик с семью предметами и набор цветных карандашей.
Из четвертой комнаты пахло парфюмерией. В нее позже всех въехали ярко накрашенная женщина с пышной прической и остроносая девчонка. Женщину звали тетя Леля, девчонку — Настя. Тетя Леля работала машинисткой, ходила в облаке духов, поминутно доставала расческу, и причесывалась. Первое время тетя Леля редко отпускала Настю во двор, говорила «там мальчишки отвратительного поведения», но все же Настя успела нам сообщить, что ее отец — майор, командует артиллерией, а сама она хочет стать танцовщицей.
Иногда к тете Леле приходил высокий мужчина с усами; тогда в их комнате играл патефон — всегда одну и ту же пластинку: «Мы на лодочке катались». От этой мелодии тетя Леля, по ее словам, получала «море удовольствия» и часто распевала «лодочку» на кухне — она считала, что у нее «неповторимый голос». Когда приходил мужчина с усами, тетя Леля разрешала Насте гулять до позднего вечера.
— Усатый подарил мне куклу, но я его все равно не люблю, — призналась нам Настя. — Он говорит маме: «Война войной, а молодость угасает и нельзя быть монашкой». Противный!.. И мама с ним какая-то не такая… Расставляет вазочки, бантики, говорит «для отрады». Противно! И почему его не прогонит? Из-за него мы все время ссоримся.
Женщины на кухне в глаза осуждали тетю Лелю. Она краснела и оправдывалась, говорила что муж всегда относился к ней невнимательно и что они вообще хотели разводиться. Вне кухни женщины ругали тетю Лелю последними словами. Всякий раз, когда моя мать возмущалась поведением тети Лели, отец отмалчивался. Однажды мать не выдержала:
— Почему ты молчишь? Разве это не возмутительно? Что видит ее ребенок, эта чудесная девочка?
— Семейная жизнь всегда тайна, — пробормотал отец. — Не будем осуждать маму чудесной девочки. Ну не всем же так повезло с семьей, как нам. Не у всех же дружба и согласие.
Пятую комнату занимала наша семья. Вовка говорил, что у нас из-под двери тянет одним табаком и выдавал несусветное сравнение:
— Твой отец такой же заядлый курильщик, как Артем.
Но я-то чувствовал — из нашей комнаты исходил воздух, наполненный дружбой и согласием.
Мать устроилась на завод копировальщицей и теперь большую часть времени я был предоставлен самому себе. Мать оставляла мне еду: на завтрак — чай с сухарями, на обед — чечевичную похлебку, но я съедал все сразу и до прихода родителей постоянно испытывал чувство голода.
Отец много работал: и на заводе и дома. По утрам сквозь сон я слышал, как он чертил за доской: затачивал карандаши, шелестел калькой, бормотал цифры. Случалось, отца вызывали на завод и ночью; за ним приезжали на мотоцикле с коляской, он уезжал и не появлялся несколько дней. Отец выполнял заказы для заводов, на которых строили самолеты и речные суда, товарные вагоны, прессы и насосы — до сих пор используется многое из того, что он придумал.
Отец сильно уставал, но даже в те тяжелые дни не впадал в уныние и находил время, чтобы смастерить мне самокат на подшипниках, сделать шахматы из катушек от ниток. Несколько раз мы ходили в дальний лес за грибами, чтобы, по выражению отца, «поддержать ослабленный организм подножным кормом». В этих вылазках на природу отец расширял мой кругозор, рассказывал о цветах и травах, учил входить в лес как в «храм, стараясь ничего не нарушать».
Как-то на кухне разразился скандал. Гусинская заявила, что у нее стащили горсть щавеля. Громыхая кастрюлей, она обвинила женщин в воровстве. Тетя Маша и мать Артема упорно защищались. В скандал вмешались тетя Леля и моя мать; все женщины кричали одновременно — это было какое-то землетрясение, даже комнатные перегородки шатались. И вдруг на кухню вошел отец и поднял руку.
— Дорогие сударыни! Какое некрасивое событие! Вы знаете, почему слоны долго живут?
— Почему? — вставил я.
— Они никогда не выясняют отношений. Такая тонкость. Как вам, дорогие сударыни, не стыдно. Какой-то щавель! Позвольте вам напомнить, вы же женщины, прекрасная половина человечества. И вдруг такая драматическая история, такое раздражение! А в раздражении человек некрасив. Даже если говорит правдивые слова — все равно некрасив. Так что не отвлекайтесь на ерундистику, несущественные детали.
Женщины притихли и смущенно заулыбались, а отец продолжал:
— Разве можно ссориться, когда над страной нависла такая угроза?! Сейчас, наоборот, мы все должны объединиться, помогать друг другу… Давайте вот что! В воскресенье оставим все заботы в городе и махнем на природу. И там нарвем этого щавеля всем по ведру. И проветримся, и вообще устроим красивое событие.
Это был всеобщий день смущения; после него в общежитии воцарилась дружелюбная атмосфера, даже Гусинская расщедрилась и всем подарила по куску сала.