Солнечная сторона улицы

С Женькой я никогда не разговаривал на серьезные темы — только о погоде.

— Ну, как погодка? — спрошу и усмехаюсь.

— Красота! — заулыбается Женька. — Красота погодка! — и помашет ладонью на раскрасневшееся лицо (если жара невыносимая) или подышит на варежки (если мороз трескучий).

Как-то мы с Вовкой собрались на рыбалку. С вечера, как всегда, накопали червей, положили в садок хлеб, помидоры, огурцы, соль. Только упаковались, вдруг выяснилось — назавтра Вовкину мать вызывают на работу, и Вовке придется сидеть с младшим братом.

Взял я удочки (мы собирались у Вовки), пошел, расстроенный, домой. Бреду по улице и рассуждаю: «Идти на рыбалку одному или нет?». Вроде бы идти надо — целую банку червяков накопали. В то же время одному идти скучно. Иду так, рассуждаю, вдруг навстречу топает Женька.

— Ого! — выпалил он, уставившись на удочки. — На рыбалку собрался?

— Как погодка будет? — обрезал я его.

— Красота погодка будет! Погодка будет что надо! Вот увидишь!.. Эх, — вздохнул он и поплелся рядом. — Мне бы с тобой.

— Куда тебе! Мамаша небось не пустит!

— Не пустит, точно, — откликнулся Женька. — А знаешь что?.. Я удеру! — он схватил меня за руку и его глаза совсем полезли из орбит.

Я встрепенулся:

— Как так?

— А так! — воскликнул Женька и, наклонившись ко мне, проговорил заговорщическим голосом:

— Ты свистни под нашим окном, когда пойдешь. Я незаметно и вылезу… Вот только удочек у меня нет. Дашь одну?

Я подумал, что идти на рыбалку с таким мямлей, как Женька, хорошего мало. «Но все ж вдвоем, — решил. — Говорить с ним ни о чем не буду, а станет мешать — уйду в другое место».

— Ладно, дам, — сказал я. — И смотри! Свистну рано, если сразу не вылезешь, больше свистеть не буду.

— Вылезу, — заверил Женька.

Будильник загремел, когда в открытое окно еще тянуло сыростью и в палисаднике зеленел полумрак. Вскочив, я быстро оделся, взял снасти и вышел на улицу.

Солнце еще не всходило, но в березах уже кричали птицы. Я направился к дому Женьки. Я был уверен, что он не пойдет, и спешил в этом убедиться, чтобы потом обозвать его болтуном и трусом. Подойдя к его дому, засунул в рот пальцы и свистнул. Как и ожидал, из окна никто не выглянул.

«Дрыхнет, трепач», — усмехнулся я и только хотел свистнуть еще раз — потрясти воздух как следует, как вдруг из-за угла дома выглянула его голова. Приложив палец к губам, он процедил:

— Тц-ц-ц!.. — и, перешагивая через мокрые от росы цветы, заспешил ко мне. — Я давно тебя жду, — поеживаясь, прошептал. — Только мои уснули, я сразу драпака. В сарае отсиделся, замерз…

«Надо же!» — удивился я про себя, сунул Женьке одну удочку и мы повернули к реке.

— Видал, сколько росы?! — подтолкнул меня Женька. — Значит, погодка будет отличная… Ух, и половим!.. Как ты думаешь, мы много поймаем?

Я только пожал плечами.

Когда мы спустились к реке, уже взошло солнце, и туман над водой стал рассеиваться. Я начал готовить снасть.

— Ух ты! Кто-то рисует водяные знаки! — вдруг громко поразился Женька и показал на зигзаги, которые чертили на поверхности воды плавники мальков.

— Тише ты! Рыбу распугаешь! — прохрипел я и зло посмотрел на «горе-рыболова».

Женька закрыл рот и стал спешно разматывать удочку. Только я забросил снасть, как Женька увидел водомерок, и у него опять вырвалось:

— Ух ты, как конькобежцы!

Я показал ему кулак и, сдерживая голос, бросил:

— Еще слово — и получишь!..

Женька смутился и тоже забросил удочку. Минут десять он стоял молча, только таращил глаза по сторонам и строил мне гримасы, как бы говорил: «Видел это?» или «Заметил то?».

«Никак не поймет, дуралей, что это я видел тысячу раз», — усмехнулся я про себя, и в этот момент мой поплавок задергался. Сделав подсечку, я потянул удилище, и на песок плюхнулся полосатый окунь. Женька сразу бросил свою удочку, подбежал ко мне и тихо затарато-рил:

— Ай-я-яй! Ой-е-ей!

Пока он рассматривал окуня, его поплавок резко поплыл в сторону.

— Смотри! — я толкнул его в плечо.

Женька метнулся к удилищу, схватил его обеими руками и попятился от воды. Он семенил до тех пор, пока на мелководье не плеснуло и в песке не затрепетал небольшой голавль. Бросив удилище, он подбежал к рыбе, схватил ее и, прижав к животу, затанцевал от радости. Он успокоился, только когда я стукнул его меж лопаток; тогда снова взял удочку и притих.

Солнце поднялось выше, и по воде прямо на нас побежала слепящая полоса; у наших ног она обрывалась в прыгающие блики. Женька опять засиял, растянул рот в улыбке.

— Чудо! Настоящее чудо! — забормотал.

«Вот олух, — злился я. — Солнце, что ли, никогда не видел? Где там чудо?.. Все такое обычное».

Через час я поймал еще трех окуней и одну плотвичку. Женька выудил крупного ерша; каждую мою рыбу он встречал восторгом, рассматривал и так и сяк, щелкал языком, а отцепив своего ерша, сказал:

— Спасибо, что взял меня на рыбалку… И вообще здорово, что я убежал!..

Стало припекать. Потянул ветерок. На другой стороне реки закружил коршун.

— Высматривает мышь на земле? — тихо спросил Женька, но я ничего не ответил.

После рыбалки, не переставая улыбаться, Женька сказал: