Солнечная сторона улицы

Одно время я боялся темноты, с наступлением сумерек обходил стороной темные закутки и подвалы; если же с ребятами забирался на какой-нибудь чердак, от каждого шороха волосы вставали дыбом. Все оттого что среди ребят только и было разговоров про домовых, леших и водяных. Эти последние вселяли в меня особый страх. Несколько раз я пробовал плавать вечером в темной воде, но всегда казалось — вот-вот за ногу схватит водяной и утащит в глубину.

Днем, когда солнце просвечивало толщу воды и виднелось дно, я никого не боялся: первым бросался в речку или вбегал на дощатый пружинящий настил, под которым вода бурлила и пенилась, и нырял в шипящие завитки. Однажды мы с Сашкой накупались до того, что еле стояли на ногах, и прилегли отдохнуть в Генкин шалаш (он его восстановил и сделал лучше прежнего). Мы так устали, что не заметили, как уснули.

Я проснулся от холода, вокруг стоял полумрак; сквозь ветки шалаша виднелись корявые кусты. Сашка крепко спал. Внезапно послышались шорохи, и в шалаш кто-то бросил песок. Потом еще несколько раз. Я онемел от страха и стал осторожно озираться по сторонам, но никого не разглядел. Кидать песок перестали, но тут же в кустах загорелись и снова погасли чьи-то глаза. А потом на речке что-то гулко плеснуло, и многоголосое эхо прокатилось по всему берегу.

Я приподнялся и увидел того, кого боялся больше всего, — бородатого водяного. Он медленно выходил из воды, волоча за собой… водяного змея. У меня затряслись руки и внутри все заледенело. Водяной потоптался на берегу, повесил змея на дерево и начал разжигать костер.

Я растолкал Сашку и показал на водяного.

— А этого старичка я знаю, — сказал Сашка и побежал к костру.

Спустя несколько минут я тоже вылез из укрытия. Почему-то сразу посветлело, и на водяном даже издали различались обыкновенные телогрейка и болотные сапоги. Приблизившись, я отчетливо увидел, что змей на дереве — всего-навсего рыбацкая сеть, а горящие глаза в кустах — светляки.

— Хм, еще один пират, — усмехнулся старичок, когда я подошел. — Отогревайся! Замерзли небось.

После этих слов я почти пришел в себя, но какая-то смутная тревога еще оставалась.

— В нас кидали песок, — сказал я.

— Какой песок? — спросил Сашка.

Я пожал плечами, а старичок ухмыльнулся.

— Кто ж мог кидать? Я тут уж давно. Вроде бы, кроме меня, некому, а я таких шалостей не люблю. Это небось «боли-голова» стреляла.

— Какая «болиголова»?

— Обычная. Вон ее кусты возле шалаша. Как перезреет, так лопается и брызгает… А вы что ж, пираты, домой не спешите? Родители уж небось заждались.

— Сейчас окунемся и побежим, — Сашка прыгнул в воду.

Без всякого страха я последовал за ним.

Вода была теплая, с дрожащими, утонувшими звездами; мы с Сашкой набирали их в ладони.

Непонятное

Наши с Сашкой отцы вместе ходили на работу, а после работы часто вместе заглядывали в пивную; наши матери вместе обсуждали события во дворе и вообще все на свете. И конечно, мы с Сашкой не отставали от взрослых — все дни напролет проводили вместе. Даже когда не было никаких дел. Просто забирались на бойлерную, и сидя плечом к плечу сверху рассматривали двор.

— Вон пошел Борька, — говорил Сашка, хотя я и сам отлично видел «разрушителя».

— Он закаляется, — добавлял Сашка. — Лужи не обходит, комаров на себе не бьет.

— Он живодер, — говорил я. — И ничего не умеет делать. Даже шалаш не мог построить. Его попугай умнее, чем он.

Сашка кивал — был полностью со мной согласен.

Некоторое время мы молча обозревали двор в надежде увидеть что-нибудь интересное, Но ничего интересного не замечали.

— Вон на клумбе сидит Юрка, кормит собак печеньем, — говорил я, хотя Сашка и сам прекрасно видел сына аптекаря.

— Юрка слюнтяй, — усмехался Сашка. — Ему только б в фантики играть.

Вот так мы с Сашкой частенько сидели на бойлерной и все рассматривали, обсуждали то да се. Обычно ничего интересного во дворе не происходило и мы просто убивали время. Как-то сидим, вдруг видим — во дворе появилась наша одноклассница Галька Котельникова. Это уже было интересно.

Надо сказать, мы с Сашкой старались девчонок не замечать, но это нам плохо удавалось. По какой-то непонятной причине мы их замечали, и даже очень. Тем более таких, как Галька, которые что-то из себя строят: все время молчат и таинственно хихикают, а если и говорят, то какие то странные слова — «Очень мило», или «Я дивлюсь».

В Гальку почему-то влюблялись все мальчишки. Вначале влюбился Борька: чуть завидит ее, показывает ловкость — сделает стойку на руках, залезет на пожарную лестницу. Но однажды свалился и сразу разлюбил Гальку. Видимо от удара вышибло всю его любовь.

Потом в Гальку влюбился Юрка: подолгу смотрел на нее, улыбался, сиял, расцветал. Как-то даже подарил ей коробку с фантиками. И Галька согласилась дружить с ним, но быстро поняла, что он полный рохля — не умеет ни плавать, ни кататься на коньках, ни бегать на лыжах. В общем, Галька порвала с Юркой всякую дружбу, а заметив, что он продолжает на нее пялиться, отлупила его пеналом.