Читаем Солнечная сторона улицы полностью

Не без страха мы вошли в его квартиру. Что сразу поразило — комната напоминала лавку утильщика. Чего только там не было! Дырявые кастрюли, чайники и самовары, погнутые абажуры, сломанный подсвечник, облезлая деревянная лошадь, треснутый пластмассовый попугай…

Мужчина спросил наши имена, представился Валерием Алексеевичем и показал на диван:

— Устраивайтесь, не стесняйтесь. Я люблю гостей, но, к сожалению, у меня почти никто не бывает, — он сел за стол, закурил трубку. — Вас страшно интересует, чем я занимаюсь, верно? Я, дорогие мои, реставратор. Слышали про такую профессию? Нет? Это люди, которые дают вещам вторую жизнь… Работаю в краеведческом музее, а дома… это просто увлечение. Вот недавно нашел собаку.

Валерий Алексеевич взял с полки тряпичного пса.

— Собачка была одноглазая, без уха, вся грязная. Я ее отмыл, сделал ей пластическую операцию: пришил глаз и ухо, теперь, видите, улыбается, — Валерий Алексеевич, довольный, шмыгнул носом, поправил пенсне. — Так что, если у вас сломается какая-нибудь вещь, приносите, починю… Понимаете, дорогие мои, огромное удовольствие чинить вещи. Угадываешь мысли мастеров, которые их делали, представляешь этих мастеров… Некоторые люди ничего не ценят. Чуть что поломалось — выбрасывают. А ведь кто-то вложил труд в эту вещь. В каждой вещи частица души мастера… Надеюсь, вы бережно относитесь к вещам. А если что и поломалось, починить можете, — Валерий Алексеевич внимательно посмотрел на нас и улыбнулся. — Наверняка, вы рукастые ребята, я угадал?

Мы с Сашкой кивнули, и Сашка рассказал, как клеил дирижабль, а я рассказал, как строил мосты.

Кем стать?

Прежде чем я решил стать капитаном, в моей душе был полный разброд. В то время все ребята прекрасно знали, кем будут, когда вырастут, а я никак не мог выбрать себе профессию.

Вначале я хотел стать дворником. Посмотрел, как дворник дядя Женя поливает асфальт водой и сразу понял, чем интересней всего заниматься. В те дни гибкий шланг, мощная струя, сверкающие потоки снились мне даже во сне. Но осенью, когда улицу засыпали листья и появилась грязь, когда дяде Жене приходились и утром и вечером чистить улицу, мне расхотелось быть дворником. А зимой, когда дядя Женя в поте лица работал лопатой, да еще скребком и ломом, я понял: дворник — самая скучная профессия на свете.

Отец и мать уходили на работу в семь часов, а мне, чтобы я не опаздывал в школу, заводили будильник на восемь. Как-то будильник сломался и несколько дней меня не будил назойливый звон. Я приходил в школу ко второму уроку, говорил:

— Мать заболела.

И мне все сходило с рук — еще бы! — больная мать — это нешуточная причина для опозданий. Но потом обман раскрылся, а поскольку к этому времени я уже нахватал кучу двоек, отец в наказание запретил мне играть в футбол и ходить на рыбалку, а мать дала подзатыльник и безжалостно отчеканила:

— Бери будильник, иди в мастерскую к дяде Володе, пока не починит не возвращайся!

Часовая мастерская находилась на соседней улице и напоминала музей: в ней красовались напольные часы — огромные как шкафы, с тяжелыми гирями и маятником, размером с тарелку; всякие настенные — от ходиков с кукушкой до современных, в виде одного циферблата со стрелками; настольные и каминные всевозможных форм и расцветок; ну и конечно, будильники, карманные и ручные — даже такие крохотные, что было не слышно, как они тикали.

Когда я принес будильник, дядя Володя чинил карманные часы — перебирал пинцетом маленькие колесики и винтики.

— Что, барахлит механизм? — бросил он, мельком взглянув на будильник.

— Не звенит, — буркнул я, втайне надеясь, что дядя Володя никогда его не починит; настроение у меня было отвратительное.

— Ну оставляй. Приходи завтра. Оживим механизм, — дядя Володя снова склонился к колесикам и винтикам.

— Мать сказала, чтоб не возвращался, пока вы не почините.

— Во-он оно что! — удивился дядя Володя. — Ну, тогда надо делать прямо сейчас, — он отложил карманные часы в сторону и взял будильник. — А за что это тебе такое наказание? Небось, выкинул какой-нибудь номер, а?

— Да, так, — уклончиво выдавил я.

— Давай рассказывай, что стряслось?

Я рассказал про дела в школе.

— Да, натворил ты чудес, — покачал головой дядя Володя, продолжая копаться в механизме будильника. — Надо, конечно, постараться, чтоб нахватать столько двоек… Ну, а как у тебя обстоят дела с литературой? Сколько имеешь по литературе?

— По литературе четверка, — оживился я.

— Уже неплохо… Стихи наизусть знаешь?

— Угу.

— Ну, прочитай. Что-нибудь веселое.

Я шмыгнул носом.

— Не хочется что-то.

Дядя Володя вздохнул и вдруг тихонько начал:

Люблю грозу в начале маяКогда весенний первый гром…

После этих слов я не выдержал и громко продолжил:

Как бы резвяся и играяГрохочет в небе голубом…

Я прочитал стихотворение полностью, а когда закончил, мне стало как-то легко и весело, и главное, захотелось что-нибудь делать. Что-нибудь полезное. Например, стать часовщиком и чинить разные механизмы…

Перейти на страницу:

Все книги серии Л. Сергеев. Повести и рассказы в восьми книгах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор