Одно время поляковская сова повадилась разорять птичьи гнезда в садах. По ночам вылетала из сарая и разбойничала. Но однажды случайно — возможно спросонья, вылетела днем, и птицы отомстили ей. Пока сова медленно пролетала над поселком, трясогузки, скворцы, ласточки — все пернатые, с отчаянным писком, носились над ней, подлетали и клевали слепую, беспомощную толстуху. Весь поселок пришел в движение, над садами происходил настоящий воздушный бой. Даже воробьи кружили над совой, правда, близко не подлетали — только громко чирикали, как бы насмехались над грозной разбойницей. Еле спряталась сова под террасой поляковского дома.
— Сова любит ночью купаться и ловить рыбу, — рассказывала тетя Зина. — Сядет в речке на мелководье, раскинет крылья против течения — получится запруда, в ней и ловит мальков. Подолгу сидит, иногда до рассвета…
Вот так сова и погибла. Поздней осенью примерзла на мелководье. Тетя Зина прибежала на речку, а сова уже вся заснежена. Но об этом я узнал уже на следующий год. А в то лето случилась другая захватывающая история.
Когда мы только приехали в поселок, во всех скворечнях обитали скворцы, но наша по какой-то странной причине пустовала. И домик был не хуже других, и прибит в хорошем месте — на березе, среди зеленых метелок, но вот никто в нем не поселился. Я никак не мог понять, в чем дело, но вскоре стал свидетелем невероятного события.
К скворечне залез кот Васька и только хотел запустить в нее лапу, как вдруг отпрыгнет, точно ошпаренный; соскочил с дерева — и наутек.
«Вот это да, фокус!» — подумал я и полез на березу. Добрался до скворечни, заглянул в отверстие, а оттуда… змея! Извивается, шипит. Я чуть не свалился от страха, но, отпрянув, все же удержался на ветвях и стал разглядывать змею. А она странная какая-то: серобурая, с белыми крапинками и глазищи уж слишком огромные.
Стал я слезать с дерева, а из скворечни — раз! И вылетела птица. Пискнула: «Ти-ти-ти!» — и исчезла в кустарнике. У меня совсем глаза полезли на лоб от удивления.
Примчал к тете Зине.
— Теть Зин! — крикнул. — Удивительная история! Настоящее чудо! Представляете, в нашей скворечне змея и птица живут вместе!
— Не может быть! — твердо сказала тетя Зина.
— Не верите? Пойдемте, покажу, — я потянул тетю Зину за рукав.
— Так-так, — задумалась она. — Послушай, а змея какая? Не бурая с белыми крапинками?
— Точно! — выпалил я.
— Ах вон оно что! — засмеялась тетя Зина. — Ну конечно, это вертишейка. Твоя змея и птица — одно и то же. Вертишейка, птица, которая подражает змее. Она угрожающе вертит головой, изгибает шею, шипит. Любой зверь остановится ошарашенный, сбитый с толку, а плутовка в это время и улетит… Иногда начинает корчить из себя змею, когда вообще видит что-нибудь необычное, но это уже просто так, пугает на всякий случай.
Пугало
Огородные пугала стояли по всему поселку. В сарафанах и ярких рубашках, с ведрами, горшками и мисками на голове; в руках у них болтались бумажные вертушки, бутылки, консервные банки и разные склянки. Эти штуковины трещали и звенели, но птицы не обращали на них никакого внимания: летали, где вздумается и клевали что хотели; некоторые даже садились на пугала и, как бы посмеиваясь над ними, чистили клюв.
Самое огромное пугало стояло в огороде Поляковых — оно напоминало разбойника: в драных широченных брюках, в лохмотьях от телогрейки и дырявой соломенной шляпе; на лице — наволочке, набитой опилками, чернели глазищи-пуговицы и усы из шнурков; в руках палка — не пугало, а вылитый разбойник.
Таким же разбойником, даже бандитом, выглядел поселковый мальчишка Славка — конопатый, с растрепанными, как мочалка, волосами, весь в царапинах и ссадинах.
Целыми днями Славка шастал по поселку в поисках приключений; за ним неотступно вышагивала его младшая сестра Аленка — она выполняла роль оруженосца и загонщика. Когда Славка охотился на ворон, Аленка собирала камни для рогатки и обходила птиц стороной, пугала их и гнала к засидке брата. Когда Вовка сбивал чужие яблоки, Аленка стояла на стреме и предупреждала об опасности. Эта дошкольница внешне была — копия брата, и в ней тоже угадывались кое-какие разбойнические наклонности — то и дело показывала мне язык.
Ну а Славка с нами, дачниками, говорил откровенно насмешливо. Однажды сказал:
— Поляково пугало ночью по огороду бродит и гудит.
— Не верю! — сказал я.
— Заливай больше! — хмыкнул Вовка, тоже дачник.
— Не верьте, пожалста, — Славка разлегся на траве и начал жевать травинку.
— Ты что, видел? — спросили мы с Вовкой.
— Если б не видел, не говорил. Вчера полез к ним за клубникой, а оно как бросится на меня! Еле удрал.
— Вот фрукт! — сказал Вовка. — Дурака валяет. Думает, мы маленькие.
— Не верьте, пожалста, — Славка пожал плечами. — Но лезть не советую.
— А мы нарочно слазим, — сказал я.
— Ну слазьте, слазьте, — усмехнулся Славка. — Я посмотрю, как вы драпака дадите.
— Не смеши! — сказали мы с Вовкой. — Сегодня же ночью полезем.
— На спор? — Славка прищурился.
— На спор!
— Встретимся в двенадцать ночи у их сарая, идет? — сказал Славка.
— Идет, — ответил Вовка, а я кивнул.